Прощай, письменность? Инфографика как новая реальность

Медведев: Добрый вечер. Программа «Археология», в студии Сергей Медведев.

И поговорим мы сегодня о таком тренде, о каком уже не раз ставился вопрос в нашей программе. Мы живем в визуальном мире. Мир ускоряется, количество информации растет, восприятие информации меняется. У нас уже нет времени читать большие тексты. Где-то мне доводилось читать, по-моему, это был манифест поколения визуалов, когда запускался проект «Weekend OpenSpace», там было сказано буквально следующее, что «Война и мир» уцелеет, даже если она будет пересказана не в твите, а в демотиваторе. Мы начинаем воспринимать информацию, прежде всего, визуально, глазами, не прочитывая слова.

И вот об этом, о тренде визуализации, о том, что такое инфографика, о том, как будет строиться вообще восприятие информации в будущем, мы решили поговорить с нашим частым гостем, медиа-аналитиком Андреем Мирошниченко. Добрый вечер.

Мирошниченко: Добрый день.

Медведев: В свое время, я помню, мы здесь делали эфир, на телевидении с вами говорили, вы тогда очень прославились книгой «Конец газет».

Мирошниченко: «Когда умрут газеты».

Медведев: Да, да. «Когда умрут газеты». Теперь вы one step to the future, пошли дальше. Теперь вы говорите, что умрут не газеты, а вообще умрет письменность.

Мирошниченко: Когда мы хотим помыслить себе будущее состояние чего-нибудь, надо понять, каковы горизонты, за которые мы хотим заглянуть. В конце концов, и Солнце не вечное, это вопрос о сроках, на самом деле. Действительно, то, что происходит с нашей цивилизацией благодаря Интернету, имеет далеко идущие последствия, и вопрос о газетах — это не вопрос о бумаге. С бумагой все более-менее согласились, что бумага, наверное, перестанет быть основным носителем, она уже, в общем-то, перестала. Речь идет о том, что меняется вообще формат упаковки информации, формат подачи информации и отношение к информации вообще или, как говорят медиа-аналитики, к контенту. Контент перестает быть ценностью, ценностью оказывается внимание человека, потраченное на что-нибудь.

Медведев: Значит, контент перестает быть ценностью, главное — в какой упаковке, в какой форме это было подано.

Мирошниченко: Главное — как заполучить человека, как заполучить его внимание. Ценностью является человеческая личность, вообще-то говоря. Контент — это некоторая третья производная. Такое священное наше отношение к контенту возникло благодаря 5000 лет письменности.

Медведев: Письменной культуры.

Мирошниченко: Да. Потому что те, кто умел писать — это шаманы. Во многих архаичных культурах тех, кто не по чину выучился писать и читать, убивали, потому что это священное знание. До сих пор в нашей, в отечественной культуре… Безграмотность ликвидировали 80 лет назад, у нас до сих пор отношение к человеку, который умеет написать, как к какому-то особому умению…

Медведев: Да.

Мирошниченко: …Чего, кстати, нет, например, в американской культуре, там больше ценится ораторское мастерство, чем письменное, а у нас ораторы не очень высоко ценятся, наоборот. Вот это отношение к тому, что написанное не вырубишь топором и так далее — оно принадлежность вот этой письменной культуры. До этого были и другие способы потребления информации. Аудиовизуальное потребление, как Маклюэн говорил.

Медведев: Контент все-таки раньше существовал тоже, скажем, в наскальной живописи был какой-то контент, кто-то лучше изображал этого мамонта или сцену охоты, кто-то хуже.

Мирошниченко: Надо понимать, что контент — некоторый посредник, некоторый материал для выражения эмоций, знаний, информации и так далее, а, например, письменность или рисунок — это еще материал материала. Давайте рассмотрим такую вещь. Часто сетуют люди: «Мы не помним телефонные номера». Действительно, сколько телефонных номеров помнит современный человек, да?

Медведев: Да.

Мирошниченко: Один-два. Вот я помню один номер родителей, потому что он был в доцифровую эпоху, и он с тех пор не поменялся.

МЕДВЕДЕВ: Да, да.

Мирошниченко: Современный человек не помнит телефонные номера, и часто сетуют: «Мы деградируем, наша память стала беспомощной, мы не можем запомнить». Но что нам нужно: помнить много телефонных номеров или легко связаться с людьми, за которыми закреплены эти телефонные номера? Наша возможность связаться с людьми улучшилась.

Наша способность запоминать номера, очевидно, ухудшилась, потому что эта функция вынесена теперь на внешние устройства в телефонную книгу. Мы можем сказать, что некий такой глобальный процесс — способности, технические возможности человека — выносятся на внешние носители, очищается нечто существенное, нечто сущностное. Скорее всего, нечто сущностное — оборот информации, какие-то операции с информацией. Будет ли это подано текстом, картинками, либо наведено эмоциями впрямую, к чему мы тоже приходим (когнитивный интерфейс, который передает значение напрямую к нейронам мозга, грубо говоря) — это уже вопрос технологий.

Медведев: Первично — передать некий образ человека, некую эмоцию, и не важно, передадим мы это некой линейной записью, цифрами или другим каким-то способом.

Мирошниченко: Я бы не хотел выглядеть апологетом, провозвестником этих перемен, я по поводу наступающего и уходящего очень переживаю. Я человек газетной эпохи, я помню, что надо стоять в киоске за газетой или спускаться к почтовому ящику вовремя, когда принесли. Очень люблю газеты.

Медведев: Или, помните, еще на стендах были газеты.

Мирошниченко: Да-да-да.

Медведев: Особенно во времена Перестройки около «Московских новостей» целый клуб собирался, люди стояли, десятки людей, обсуждали, вглядывались.

Мирошниченко: Надо понимать, что уходит, что может прийти взамен, какие мы при этом приобретаем выгоды, какие несем потери.

Медведев: Какие несем потери? Смотрите, если уходит вот эта письменная культура. Ведь некоторые вещи не записываются, не только эмоции выражаются, я думаю. А как быть с философией, вообще с абстрактным мышлением? «Феноменология духа» Гегеля. Никаким демотиватором, никакой инфографикой ее не запишешь — это же абстрактные слова, вещь в себе, они существуют только в текстуальной, письменной форме.

Мирошниченко: Абстрактное мышление, безусловно, продукт текста, и человеческая способность отчуждать мысль в виде текста, и увидеть, что мысль может отдельно от головы находиться, вообще-то говоря. Это известная история, что все humanitates, все гуманитарные науки начались по поводу рефлексии человека, по поводу возможности написать слово.

Медведев: Да.

Мирошниченко: С логоса все началось. Вопрос в том, нужна ли будет философия некоему существу, постигающему самое себя непосредственно, без опосредования всякими семиотическими знаками. Ведь этот вопрос можно так ставить. Но это некоторое отдаленное будущее.

Я вижу очевидную потерю от перемены кода, от ухода письменного формата, которая заключается вот в чем, и мы с ней сталкиваемся и столкнемся. Огромный запас человеческих знаний записан в виде длинного текста. Не просто в виде текста, а в виде длинного текста. Толстые книги — значит, нечто умное в них записано. Умный тот человек, который способен осилить толстую книгу. Комиксы читают не очень умные. И вот огромный запас знаний записан.

Теперь мы переходим к другому способу фиксации, уже фактически перешли, хотя, может быть, и не осознаем это. Новый код я бы назвал так — «fast and fun» (быстро и прикольно). Что-то быстро зафиксировать, и все средства малой механизации, которые у нас сейчас существуют — «Twitter», «Facebook», «Snapchat», «Instagram» и так далее — они позволят быстро и прикольно зафиксировать что-то, передать. Соответственно, мы переходим на этот новый код. При этом на новом коде производится только новая информация, какие-то дневниковые записи мы делаем, а старая культура не переводится на fast and fun. Были попытки Толстого на пяти страницах описать, но это, скорее, для учеников, чтобы сдать экзамены.

Медведев: Старое остается в этом storage…

Мирошниченко: Да, абсолютно.

Медведев: …В этих хранилищах.

Мирошниченко: Мы приходим вот к чему. Код длинной культуры, на котором записаны все старые знания — он превращается в мертвый язык, в латынь. Очень небольшое количество людей остается и останется способно прочитать длинную книгу, и они будут нырять в Канта, в Гегеля, в Достоевского, смогут понимать.

Медведев: Может быть, это элита будущего…

Мирошниченко: Может быть.

Медведев: …Люди, сохранившие способность воспринимать длинные тексты и письменную культуру.

Мирошниченко: Безусловно. Но я думаю, что… Смотрите, сейчас «Google» занимается оцифровкой абсолютно всех текстов, всех книг, — проект «Google Books». Они подсчитали, что всего в мире было написано 129 миллионов томов книг, что не так уж и много, на самом-то деле. Понятно, что основной массив в последние десятилетия был написан — они все это оцифровывают. Следующим шагом, я думаю, будет перевод уже оцифрованного текста в какую-то форму восприятия, может быть, не текста. Теоретически алгоритмы будущего смогут весь запас человеческих знаний перевести.

С другой стороны, те знания, которые необходимы будут современному существу, постчеловеку условному — они, скорее всего, производятся в последние десятилетия. И те знания, которые накоплены были за предыдущую историю, в историческом масштабе микроскопичны. Сейчас за несколько месяцев человек производит больше информации, чем за все предшествующие культурные эпохи. Мы относимся к этому, как к чему-то святому и безусловному, мы говорим, что греки писали, а остальные переписывают, что есть правда, но точно так же азбука является базовой книжкой, но она не очень востребована в актуальной жизни, хотя с нее все начиналось.

Медведев: Но она здесь, мне кажется, может быть, некий образ перевернутой пирамиды, что бесконечно расширяющееся человеческое знание, но все-таки основание этой перевернутой пирамиды остается — это азбука, это все равно те люди, которые создают знания — они не ниоткуда, это не tabula rasa — они же учились, они получали какое-то гуманитарное образование, читали тексты.

Мирошниченко: Строго говоря, возникающее коллективное существо не будет иметь детства. Некий коллективный разум, сеть, объединяющая нас всех — она не имеет детства, в отличие от человечества, она уже взрослая особь, она сразу имеет доступ ко всему, ей не нужно учить азбуку, ей не нужно будет заново проходить философию, начиная от Гераклита или от кого-то, она все это уже знает. Вот эта перемена кода — отзвук от других глобальных процессов. Мы сталкиваемся с процессами, рассматривая которые мы понимаем, что даже не все наши вопросы, которые мы задаем, имеют смысл. Например, вопрос: «Тупеет ли человечество от того, что перестанет читать длинную книгу?» Нам кажется, что это актуальный вопрос, а на самом деле — нет, он не имеет смысла, по большому счету, потому что человечество, безусловно, умнеет, как коллективное существо. Конкретный человек, возможно, тупеет.

Медведев: Как муравьи: есть некий коллективный разум, который постепенно переезжает на облако, и мы прирастаем, гуглим, но теряем собственную память.

Мирошниченко: Я думаю, что глобальный процесс выглядит примерно так. Почти все функции человека, которые выполнялись его природным механизмом, его телом, выносятся на внешние носители. Средства малой механизации давно заменили нам ногти, зубы, руки, начиная от молота, который кулак (это идея Маклюэна — расширение тела инструментами, да и до Маклюэна ее высказывали), копье, нож — это все зуб, копье — это удаленный зуб и так далее. Лопата, трактор, ракета — это способ быстро добежать куда-то, расширения физические.

Потом, в 50-е годы уже Маклюэн об этом писал — расширение нашей нервной системы телевидением. Мы могли видеть и ощущать вещи, находящиеся далеко от нас. Наши слух, зрение расширялись телевидением. Сейчас Интернет делает то же самое. Интернет — это наша вынесенная вовне нервная система, все функции выносятся, оказывается, на внешние носители. Вопрос самый интересный — что остается?

Медведев: Что остается, да.

Мирошниченко: Что же человеческое?

Медведев: Кто в лавке остался, да.

Мирошниченко: Я боюсь, что ответ многим не понравится, но, скорее всего, та функция, которая не заменяется — это, по-видимому, удовольствие.

Медведев: Удовольствие в широком смысле.

Мирошниченко: Здесь начинается вопрос — что это за удовольствия.

Медведев: Телесные удовольствия или больше интеллектуальные?

Мирошниченко: Вот это вопрос. Что касается телесного, если мы выносим функцию тела вовне, то о каком телесном удовольствии может идти речь? Я думаю, что огромные риски возгонки удовольствия у человека, который переносит все свои функции вовне и начинает существовать как чистый разум, потому что, прежде всего, он начинает экспериментировать с центрами удовольствия, а это моментальная возгонка вечного кайфа, самость личности в этом разрушается. Соответственно, выжить в этом испытании может существо, которое может превозмочь такую разрушающую возгонку.

Эти эксперименты были в 50-е годы, американцы ставили. Вживили крысе в центр удовольствия электрод, она нажимала рычажок, получала импульс, получала удовольствие. В конце концов, она ничего больше не делала, только нажимала на рычажок, и умерла от истощения. Это известная история.

Медведев: Очень похоже на современного подсевшего обитателя сети.

Мирошниченко: Да, наркотическая зависимость от сети, безусловно, стимулирует центр удовольствия. Кстати, я думаю, что вся история с наркоманией и с испытанием каких-то веществ в истории человечества — это проверка кайфом, испытание кайфом, насколько человек может преодолеть такой простой кайф, простое удовольствие. Другой тип удовольствия — удовольствие от того, что что-то сделал, реализовал свои способности. И увидел он, что это хорошо: «Я гений, Игорь Северянин». Удовольствие творческого человека от того, что он что-то сделал.

Наверное, можно вести речь об этом типе удовольствия, которое остается у человека. Не животное наслаждение, не стимулирование центров удовольствия, а удовольствие от реализации своего могущества, возросшего, безусловно, на 100%. Мне кажется, будущая личность будет испытывать некое подобие стыда, если она не будет реализовываться на 100%.

Медведев: Да, появляются некие новые стимулы в этой новой антропологии, поскольку с тебя сняты все твои физические функции, то ты должен…

Мирошниченко: Найти применение себе.

Медведев: Да. Получается, такую картину нарисовали — некая голова профессора Доуэля, которая экспериментирует с разными центрами получения удовольствия, но в результате переходит к высшим удовольствиям творчества и самореализации.

Мирошниченко: Сейчас еще звучит это, конечно, странно, люди, которые нас слушают в автомобилях или где-то, подумают, что человек из Кащенко сбежал. Но есть уже достаточно много теорий — теория трансгуманизма, теория Тейяра де Шардена, в конце концов, идея ноосферы близка к этим идеям. Мы видим, что глобально человек освобождается от неких физических или животных воплощений и переходит к чему-то очищенному, какой-то очищенной операции с информацией.

Медведев: От тела.

Мирошниченко: Да.

Медведев: Пока что мы на время очистим эфир, уступив место рекламе, и вернемся после перерыва.

PlanetaSMI.RU