Даниил Трабун: «Оставить в «Афише» все как есть было бы глупо»

— Как происходило ваше назначение на пост главного редактора «Афиши»?

— В марте мне написал Саша Горбачев, предложил встретиться. Рассказал, что уезжает учиться в Америку, и предложил возглавить «Афишу». Я, естественно, долго думал, выбор был сложным. Уходить из цифровых медиа в бумагу, о которой говорят, что она загибается, — рискованная штука. К тому же у меня за последний год сложилась отличная команда в Look At Me. Сначала, собственно, я практически отказался. Но через некоторое время перезвонил. Мы встретились уже вчетвером — я, Саша, Юра Сапрыкин и Илья Красильщик, еще раз все обсудили, и вопрос был решен.

— По словам Александра Горбачева, последнее слово в «Афише» за акционером и Александр Мамут вашу кандидатуру одобрил. Вы встречались с ним?

— У входа в редакцию я столкнулся с Александром Мамутом, и, наверное, в этот момент меня окончательно утвердили.

— У вас была какая-то беседа?

— Мы вежливо поздоровались. Но я знаю, что его согласие точно не было сиюминутным решением.

— В «Афише» от вас, кажется, ждут новаций и прорыва. Вам не страшно?

— Какое-то волнение, конечно, присутствует, но, думаю, все будет в порядке. Оставить в «Афише» все так, как есть, было бы глупо, рубить сплеча, в общем, тоже. У «Афиши» необычная структура, в России других таких журналов нет, поэтому если ее менять, то тоже в сторону какого-то особенного продукта. В эпоху цифровых медиа печатный журнал уже не делается как раньше — когда есть начало с маленькими материалами, большие фичеры в середине, последняя страница, которую обычно никто не знает, чем забить. Тут нужно подумать. Как только меня освободили от обязанностей в Look At Me, я тут же скупил все печатные издания, которые мне нравятся.

— То, что вы прежде не делали печатный журнал, в «Афише» считают вашим преимуществом, надеясь, что вы, человек сетевой, сможете расширить аудиторию издания. Вы представляете, как привлечь к журналу тех, кто не читает журналов?

— Собственно, я и есть тот читатель «Афиши», который большую часть времени проводит в интернете. Я не собираюсь делать герметичный бумажный журнал, я буду делать бумажный журнал в пространстве интернета и новых медиа, в пространстве, где у человека есть айфон, в который он постоянно смотрит. Сегодня изменились мотивации — ты покупаешь журнал не потому, что хочешь получить информацию, а потому, что хочешь получить артефакт, красивую, наполненную смыслом вещь. Есть прекрасное издание Prime Russian Magazine, последний номер которого посвящен крови во всех смыслах: кровь как принадлежность к роду, кровь с медицинской точки зрения, кровь — война. Это артефакт про кровь. Есть, например, журнал Colors. Его основал фотограф Оливьеро Тоскани, известный по рекламным кампаниям Benetton. Прекрасный пример, как сделать журнал, который хочется прочитать от корки до корки. Не так давно они выпустили номер про современное искусство, где обложка состояла из стикеров с известными произведениями искусства. Берешь наклейку с писсуаром Дюшана и клеишь под яблоко на своем ноутбуке. Именно из-за таких вещей сегодня покупают журналы. Но это если говорить о форме. Про содержание: бумажный журнал для меня — это новый вид сторителлинга. Вот когда ты перевернул обложку и оно началось — как в старых диснеевских мультфильмах.

— То есть вы предполагаете делать журнал для себя?

— Так или иначе, ты всегда делаешь медиа, которое тебе нравится. Но можно делать фэнзин со стихотворениями друзей-поэтов, а можно издание, которое будут читать миллионы людей, условноThe Village. Когда мы его запускали, он был для нас, но мы также понимали, что у него есть другая аудитория, и что ей нужно, и зачем мы ей.

— А для какой аудитории будет «Афиша»?

— В двух словах «Афиша» — журнал для сознательных горожан, видящих себя частью общества и готовых менять мир. Я тут читал про издание под названием HRD CVR (Hard Cover. — Ред.). Его выпускает семейная пара журналистов, которые поработали практически везде, включая New York Times и кучу независимых журналов. И вот они описали аудиторию своего журнала как the new everyone. В их контексте (а журнал делается для американской аудитории) «новые все» — это, условно, новые американцы: азиаты, афроамериканцы, люди до 22 лет, люди нетрадиционной ориентации. Некое большинство, состоящее из меньшинств. В нашем случае всё, конечно, немножко по-другому, и нам надо будет понять, кто такие «новые все» здесь.

— Когда вы держали номер «Афиши» в руках в последний раз?

— Вчера. Но если вы имеете в виду период до моего назначения — я, например, купил номер про состояние поп-музыки, а еще раньше номер о ста лучших романах века. Я всегда следил за «Афишей». Мы же были конкурентами как-никак.

— Каких новых авторов вы хотели бы видеть в «Афише»?

— Из тех, кто сейчас приходит на ум, — Михаила Дегтярева, например, он сценарист, писал для шоу Ивана Урганта, сейчас работает в «Теориях и практиках». Или вот Егора Мостовщикова, с которым «Афиша» уже сотрудничала, он может писать про все. Ну вот две фамилии, чтобы просто показать два направления.

— А вы планируете в «Афише» кадровые изменения?

— Обновление так или иначе всегда происходит, это естественно. Но нужно осознанно к этому подходить. Сейчас об этом рано говорить, мы должны с командой подружиться, пообщаться. Наверное, кому-то может не понравиться работать со мной или наоборот, но я мечтаю, что все будет хорошо.

© Наталья Бархатова

— «Афише» иногда предъявляют претензии в снобизме. Будете с этим бороться?

— Обвиняют в снобизме, когда редакция так или иначе отгораживается от реальности. В Look At Me мы пропагандировали абсолютное отсутствие снобизма, максимальную широту взглядов — сегодня, на самом деле, по-другому невозможно. Из-за снобизма просто упускаешь интересные темы. В первый год работы в LAM мы написали манифест, где заявляли, что отказываемся от снобизма, в котором сайт тоже обвиняли. И работать стало гораздо легче.

— «Афиша-Волна» недавно делала материал про группу «ВИА Гра», в котором оценивались по некой шкале тела участниц группы. Если бы вам, как главному редактору, принесли такой материал, вы бы его опубликовали?

— Звучит некорректно, согласен. Случайно не Булат Латыпов писал? Мне кажется, его харизма позволяет даже такую, на первый взгляд, дурацкую идею сделать хорошо. Но мы же не оцениваем шоу Saturday Night Live с точки зрения того, насколько там шутки оскорбительные.

— То есть сексизм или любой другой вид дискриминации может быть приемлемым, если это шутка?

— Недавно актер Джона Хилл употребил в адрес папарацци гомофобное ругательство. Есть четкая грань между тем, когда ты на улице назвал корреспондента «faggot», и тем, когда ты шутишь про геев в скетче на Saturday Night Live или в Daily Show. В последнем случае это допустимо. Если говорить про материал о «ВИА Гре», получается такой фрактал объектификации: объектифицировать проект, суть которого в объектификации, при этом сделать это в медиа. А вообще — как еще оценивать группу, которая от начала и до конца эксплуатировала сексуальность? Журналистское сообщество во многом находится в переходном состоянии, мы должны самостоятельно определить — что является сексизмом, что шуткой, что можно и что нельзя. Эта тема шире, чем разговор о конкретном материале, это и не про журналистику даже, а про состояние дел в обществе. Если мы хотим сделать людей более сознательными — нужно думать и про сексизм, и про то, что такое дискриминация, и про то, как это выглядит в России. Но не стоит впадать в крайности.

— Look At Me из сайта для модных тусовщиков превратился в сайт для гиков. Сейчас там нет такой читательской активности, как раньше, когда под каждым постом велись ожесточенные дискуссии. Почему? Это какой-то логичный спад — или новая аудитория ведет себя иначе?

— Это, конечно, разное поведение аудитории. Когда я пришел, сайт Look At Me«падал», но за последний год он вырос по всем аудиторным показателям. Комментариев стало меньше, но читают его больше. В прошлой версии Look At Me было много моды, а это провоцирует обсуждения. Сегодня на сайте много индустриальных вещей, они по-другому читаются и обсуждаются. Стало больше шеров, упоминаний в соцсетях, это во многом ценнее.

— Как вы, филолог по образованию, оказались в журналистике?

— Я с детства хотел стать журналистом. Пошел на кафедру театра и кино историко-филологического факультета РГГУ, потому что всегда любил театр и кино и думал в то время, посматривая на Волобуева и Зельвенского, что стану кинокритиком. Но критиков развелось очень много, а Волобуев так и остался недосягаемой высотой. Я понял, что нужно смотреть шире, — работал и в глянце, и в городском издании, и в Look At Me.

— Первый журналистский опыт свой помните?

— Мне предложили сделать небольшое расследование для издания «Образование и карьера». Я ходил на дни открытых дверей частных вузов вроде Института Жириновского и пытался понять: они собираются учить или просто вытягивают деньги. Переписывал тот материал раз сто, наверное. Еще помню двухнедельную практику в газете «Труд» — мне сказали, что там новый молодой главный редактор. Он показывал мне все, водил по отделам со стареющими редакторами, знакомил, а потом мы сели на ступеньки у входа в редакцию на улице Правды, и он стал меня учить. Рассказывал гениальные вещи: что людям нужны истории про, как он говорил, «shifting up» («из грязи в князи») или «shifting down»(наоборот) — и никак иначе. Отличный опыт — все равно что пойти на практику в Daily Mail или на TMZ.

— С тех пор ваши представления о том, какие надо писать истории, как-то изменились?

— Нужно не просто написать статью, ты должен заставить читателя ее открыть и дочитать до конца. Все эти приемчики желтых изданий — уже новых желтых изданий, типа Buzzfeed иUpworthy — используют уважаемые газеты и сайты. Многие позволяют себе немного более сенсационные заголовки, чем раньше, — чтобы в мире бесконечного информационного шума пробиться к читателю и рассказать ему что-то важное.

— Можете сказать, чем ваше журналистское поколение отличается от старших коллег?

— Боюсь, сегодня журналисты чаще занимаются переписыванием пресс-релизов, это журналистикой не назовешь. Младшее поколение журналистов менее профессионально. Во многом это связано с образованием и, наверное, с общественной повесткой. Но как бы кто ни убеждал в известном видеоролике на YouTube, что журналист работает на дядю, мы все должны понимать, что работаем все-таки для общества, а не просто зарабатываем деньги, что мы, как бы это громко ни звучало, совесть общества. Еще молодые журналисты оторваны от исторической памяти — и в этом они не сильно отличаются от всего российского общества, у которого память как у золотой рыбки. В марте мы выпустили наLAM цифровой номер про цензуру, и его центральный материал — серия интервью с тремя уважаемыми журналистами советского и перестроечного периодов. Мы хотели, чтобы интервью прочитали и поняли, как на самом деле надо работать. Но есть и свой плюс у современных журналистов: мы быстрые, у нас больше инструментов, мы не боимся новых форматов. Когда я пришел в Look At Me в 2009 году, я не только писал материалы, но и сам их верстал, фотографировал, придумывал инфографику. Сегодня журналист должен уметь все, он многостаночник.

© Наталья Бархатова

— А что, по-вашему, более ценно — слог, умение добыть информацию, способность анализировать?

— Я люблю классно рассказанные и написанные истории, в которые вложено много журналистской работы. Такая история не отпускает, ты не можешь ее не дочитать. Также надо понимать, что статьи — это составляющие большой истории, журнал должен быть цельным, один материал должен цепляться за другой. В том же Colors был номер про миграцию, который назывался Moving House. Начинается он с того, что человечество появилось в Африке. Чуть-чуть Африки в ДНК у каждого есть. Ты переворачиваешь страницу, и открывается материал о том, что большинство нелегальных мигрантов — выходцы из Африки. Вот от этого голова взрывается, хочется читать дальше. Важно, какие ты данные собрал, как их представил. Условно говоря, можно найти фотографии — как выглядят границы государств, вот прямо все эти стены из проволоки и бетона, сделать из них разворот в журнале, и это может быть крутая статья — сильнее, чем талантливо написанный текст.

— А какие российские материалы на вас в последнее время произвели впечатление?

— Статья Романа Супера на The Village про рак. Это не просто хороший текст на щекотливую тему, он классно сделан — с выносами, данными, инструкциями. Очень трогательная история, берущая за душу, с массой полезной информации.

— Скажите — как человек, который делал издание про технологии, интернет и будущее, — какими будут медиа через пять-десять лет?

— Один из вариантов для новостного медиа — сайт Vox.com. Думаю, в ближайшее время появится больше инструментов и технологий для передачи информации. Сегодня вышел отчет агентства Leo Burnett о трендах рекламного фестиваля «Каннские львы» — реклама тоже становится другой, появляется, скажем, в виде городских велосипедов с необычным функционалом. То же самое с медиа и информационной журналистикой — вот Vice сначала был журналом, а потом увлекся видео. Нужно использовать все инструменты, чтобы доносить информацию до человека.

— Про Vox.com кроме Look At Me, кажется, у нас никто не писал, хотя его запуск на Западе сопровождался большим ажиотажем. Насколько, на ваш взгляд, российская журналистика соответствует мировым трендам?

— Издательский дом Look At Media, в котором я работал, точно им соответствует. Современная журналистика должна быть технологичной. Для LAM разработчики и люди, собирающие статистику, не менее важны, чем журналисты. Очень важно знать, как ведет себя аудитория — не только чтобы зарабатывать деньги, но чтобы понимать, как лучше до нее информацию донести. Ваш сайт COLTA.RU с краудфандингом — это тоже довольно необычно, не так много изданий в мире выживает на краудфандинге.

— В этом году в Россию собирался прийти Huffington Post, но из-за крымских событий они передумали. Вам какие русские версии мировых изданий хотелось бы увидеть здесь?

— У нас недостаток новостных изданий. Русской версии Quartz не хватает.

— Недостаток новостных изданий, если вспомнить историю РИА Новости или «Ленты.ру», у нас вполне искусственного происхождения.

— За этим вообще стоит масштабная проблема. Интернет всюду теряет свободу, цензура касается всех. У нас сейчас происходит истерика со всех сторон — как с общественной, журналистской, так и с государственной. Пока стороны не могут адекватно воспринимать ситуацию, но в ближайшие годы нам придется с этим что-то делать.

— Что вы думаете о событиях последнего времени — присоединении Крыма, противостоянии России с Западом?

— Я не одобряю такую политику властей, но я не из тех людей, которые расшаривают ссылки из ЖЖ о том, что все плохо. Стараюсь читать книги, чтобы понять, что с нами происходит. Вот есть очень хорошая книжка «Внутренняя колонизация» Александра Эткинда. Вчера купил в книжном «Game Over: какNintendo завоевала мир» и понял, что не могу не взять «Историю традиционализма» Марка Сэджвика. Похоже, это гениальная книга. Хочется во всем разобраться, пока не поздно. Мне кажется, наша проблема — ну или, быть может, только моя проблема — когда я выходил на митинг, я до конца не понимал, чего я действительно хочу и почему мы все вышли. Я хочу понять, что думают люди в правительстве, у них же есть какая-то логика, и она не описывается тремя предложениями в Фейсбуке. Но, конечно, я, условно говоря, оппозиционер. Даже не понимая, зачем выходить на митинг, я иду, потому что главная моя ценность — свобода.

— Вы допускаете, что в какой-то момент вам, как и вашему предшественнику, захочется уехать?

— Я не хочу превратиться в параноика, который не выходит из дома, опасаясь, что на голову свалится кирпич. Сегодня, конечно, вероятность, что кирпич попадет, выше обычного, но пока у меня есть силы и вера, что я могу что-то сделать.

текст: Егор Петров

фото: Наталья Бархатова

Colta.ru