Дмитрий Быков: "Трудно не подменить собеседника собой

На интервью плохо являться неподготовленным. Впрочем, являться переподготовленным ещё хуже: людям, которые быстро развиваются, невыносим разговор об их прошлых достижениях. Так табу для интервьера  обозначил  Дмитрий Быков.

- Дмитрий, интервью – ваш жанр?

- Я очень не люблю интервью. Мне всегда неловко отрывать человека от дел, договариваться, потом записывать (я всегда работаю без диктофона, потому что он сковывает собеседника, а прятать его мне не позволяет профессиональная этика). Потом визировать, постоянно подгоняя (потому что текст нужен в номер, а у собеседника нет времени уточнять формулировки), потом вносить эту правку, потом иногда ещё показывать окончательный вариант... Интервью – дело молодых, у меня почти всегда есть собственные ответы, трудно не навязать их собеседнику, не подтолкнуть его к той формулировке, которая понравилась бы мне...

"Трудно не подменить собеседника собой "

- Трудно не подменить собеседника собой. Но поскольку другие жанры более или менее вымерли, интервью остается для меня чуть ли не единственной площадкой. У меня есть внутреннее ограничение: я надеюсь после пятидесяти лет интервью уже не брать. Но сначала надо дожить до пятидесяти.

- Используете ли вы какие-то манипулятивные техники, чтобы расположить к себе собеседника, заставить его "проговориться" о каких-то вещах, о которых он говорить не желает?

- Если использую, то бессознательно. У меня есть чёткое правило: не создавать собеседнику дискомфорт. О чем хочет – пусть говорит. О чём не хочет – не надо, но пусть, по крайней мере, объяснит, почему он этого не хочет. Я вообще за максимальную открытость.

- Каким было ваше самое неудачное интервью?

- Понятия не имею. Подставляться, чтобы ещё и себя ругать? Пусть о моих неудачах говорят другие. Удачи – это интервью с Ходорковским, Айтматовым, Гребенщиковым, Окуджавой.

"Играешь злого –ищи, где он добрый; расспрашиваешь глупого –ищи, где он умный"

- Часто ли бывало так, что как редактор издания вы получаете от сотрудника интервью с ньюсмейкером – но совершенно не то, которое ожидали?

- Бывает. Я всегда с удовольствием такие тексты ставлю в номер. Чем собеседник неожиданней, чем он страннее выглядит, чем полнее раскрылся – тем лучше. Я вообще люблю, когда собеседник говорит или делает то, чего от него не ждешь. Играешь злого – ищи, где он добрый; расспрашиваешь глупого – ищи, где он умный. Василия Шандыбина многие считали дураком, но о формировании нового советского класса – интеллигентного пролетариата – он говорил так, что нельзя было не восхищаться.

- Кто из собеседников произвёл на вас наибольшее впечатление?

- Дальше всех видел Стругацкий, точнее всех угадывает тенденцию Гребенщиков, лучше всех формулирует Искандер, самые неожиданные трактовки и быстрые реакции у Жолковского, прямее и бесстрашнее всех мыслил Синявский. Марья Васильевна Розанова и сейчас как скажет что-нибудь, так ещё двадцать раз подумаешь, печатать ли.

Акиньшина обладает исключительным чутьем, хотя формулирует трудно и окольно. Александр Мелихов – один из глубочайших мыслителей современности, и для меня всегда целебны встречи с ним. Валерий Попов говорит, как пишет – "квантами истины" называли его формулировки Вайль и Генис. Гениально говорил и писал религиовед Леонид Мацих. Я пытался его расспросить о природе его собственного религиозного чувства, осторожничал, боялся подойти к теме напрямую... Среди всех этих экивоков он вдруг решительно сказал: "Если вас интересует ощущение присутствия Старика, то даже не сомневайтесь".

- В чём принципиальная разница в работе интервьюера на телевидении, радио, в печатных СМИ?

- На телевидении я работал мало, а на радио главное – чтобы диалог был живой. В этом смысле прекрасна бывает, скажем, клоунада Баширова. Но в печати клоунады не видно, там важны мысли, нестандартные ходы, интересные обобщения. Большой мастер этого дела – Константин Райкин, имеющий привычку думать вслух. То, что он говорил мне однажды об эволюции маленького человека от гоголевских типов к подпольным, "достоевским", – меня сначала взбесило, потом озадачило, а потом стало одной из любимых моих мыслей.

- Чего делать интервьюеру ни в коем случае не надо?

- Задавать заранее подготовленные вопросы. Это всегда видно. Подготовить можно первый вопрос, а дальше беседа должна выстраиваться сама. Плохо также являться неподготовленным. Впрочем, являться переподготовленным ещё хуже: людям, которые развиваются, причем быстро, невыносим разговор об их прошлых достижениях. Это на моих глазах раздражало Юрского,  Кончаловского, – с ними надо говорить о том, что им интересно сейчас. Оба, кстати, кажутся мне людьми исключительного ума – ни один социолог, политолог, футуролог не способен сегодня смотреть так далеко.

"О некоем обобщенном читателе стараюсь не думать"

- Для кого вы берёте интервью?

- В лучшем случае – для себя. Некоторые мои сомнения могут разрешить только профессионалы: в богословии это Кураев, в психологии – Щеглов, в математике – Матиясевич и т. д. О некоем обобщенном читателе я стараюсь не думать. Идеальным редактором интервью – умеющим наметить собеседника и не сокращающим главные куски в разговоре – я считаю Юрия Пилипенко, и не зря он возглавляет газету "Собеседник".

- Кого вы считаете лучшим интервьюером в истории журналистики?

- В истории журналистики, вероятно, Трумена Капоте, писавшего лучшие литературные портреты. Случайные, проходные реплики героев в его очерках говорят бесконечно много. Он вообще лучший писатель, когда-либо живший в Западном полушарии. Я никого не могу поставить рядом с ним – ни Фолкнера, ни Хемингуэя, ни Хеллера, хотя бесконечно люблю их всех.

Сегодня лучше всех умеет разговаривать с людьми Дмитрий Муратов, но, увы, делает это лишь в случае крайней необходимости. На телевидении отлично работает Дмитрий Губин, которого я вообще во многих отношениях считаю учителем. Владимир Чернов был абсолютным мэтром, хотя в последние годы писал все больше колонки. Я всегда любовался тем, как работает украинская журналистка Мария Старожицкая.

На "Эхе" – вероятно, Марина Королёва. Не люблю интервью Владимира Познера, ибо в них преобладает корректность. Не интересуюсь интервью Владимира Соловьева, ибо в них преобладает внепрофессиональная, идеологическая задача. Не интересуюсь "Школой злословия". Интересуюсь тем, что делает Ксения Собчак. Люблю Дмитрия Диброва, ибо ему, как всем самодостаточным людям, действительно интересны другие – он может себе позволить не заботиться о демонстрации себя, о всякого рода доминировании и т. д. И, конечно, я восхищаюсь тем, как раскалывает и любит собеседника Татьяна Москвина.

Сергей Князев,

специально для Лениздат.Ру