Алексей Венедиктов: «Мы с Путиным уйдем одновременно»

^{Фото: ИТАР-ТАСС}

На фоне триумфа украинского Майдана российская власть, видимо, будет особенно беспощадна к собственной оппозиции. Это, конечно, плохо сочетается с уверенностью, неуязвимостью, тотальным контролем, — но кто ж сейчас будет заботиться о сочетаемости. Сейчас надо заботиться о том, чтобы здесь ни в коем случае не было, как там. А под это дело важней всего окончательно зачистить медийное поле, на котором одинокой фигой возвышается «Эхо Москвы».

3 марта трудовой коллектив предложит на утверждение совету директоров кандидатуру Алексея Венедиктова. И совет директоров, только что поменявший гендиректора, либо утвердит, либо не утвердит эту кандидатуру. От этой развилки ситуация в стране зависит, на мой взгляд, куда больше, чем от курса рубля.

— Леша, а может так быть, что вслед за гендиректором они поставят своего главного редактора?

— Ни при каких обстоятельствах. В уставе записано, что главного редактора выбирает трудовой коллектив. Здесь выдвинута одна кандидатура — моя. Если она не утверждается, 17 марта истекает срок моих полномочий, и я остаюсь на станции политическим обозревателем. Есть контракт. В кресло главного редактора садится мой заместитель Бунтман. Если кандидатура опять не утверждается, три месяца спустя его место занимает другой мой заместитель — Варфоломеев — и радиостанция радикализируется.

— Но в таком случае можно закрыть «Эхо» как таковое…

— С этим никаких проблем, опыт имеется. Самый надежный способ — санэпидстанция. Приходят, условно говоря, от Онищенко — хотя сейчас Онищенко уже советник премьера, кажется? — и находят таракана. Либо приходят со своими тараканами, простите за невольный каламбур.

— У вас есть отходные пути на этот случай? Другая радиостанция, сайт?

— Я не думаю об этом случае. Стоит тебе начать выстраивать отходные пути — все, ты проиграл. Закрыть «Эхо Москвы» по причинам его финансовой несостоятельности невозможно — радиостанция приносит стабильную прибыль. Следовательно, это чистая, всем очевидная политика. И я не думаю, что установка на ликвидацию «Эха» сейчас присутствует там, где эти вопросы решаются. Есть заявление Дмитрия Пескова, которое, как мне представляется, отражает волю президента: назначение генерального директора — прерогатива «Газпрома», главный редактор — выбор коллектива.

— Но зачем тогда менять генерального директора?

— Чтобы создать легкий дискомфорт. Чтобы я себя чувствовал несколько хуже. Это они напрасно. В окружении блондинок я всегда хорошо себя чувствую.

— Но вам даже из кабинета пришлось съехать в другое крыло…

— Это временно. Пока там оборудуют кабинет для гендиректора. Представляете — у нас не было кабинета гендиректора. Мы считали, что ему незачем сидеть на станции. Теперь будет кабинет, а я пока посижу в этой комнате. Где когда-то — живо помню — сидел мой приятель Володин, занимавшийся тогда партией «Отечество — Вся Россия». Курировал региональный блок. Он ко мне тогда приходил и жаловался: «Леша, нигде не дают эфира!» — «Что же, — говорил я, — вот эфир — иди…»

—  «Приятель Володин»?

— Ну а что такого? Да, приятель. Не единомышленник. Оппонент. Иногда противник. А иногда — «вискарик». Видите ли, я за то, чтобы все-таки разговаривать. И радио за этим нужно. Когда меня в Белом доме в девяносто третьем выводили на расстрел по приказу Руцкого, я, ожидая своей очереди, разговаривал с будущим исполнителем. Мы оба оказались москвичами, чуть ли не соседями, с общими знакомыми какими-то. И я выиграл время, и что-то у них там не сложилось, так что я теперь с вами разговариваю. Если разговаривать — постепенно окажется, что у всех нас больше общего, чем мы предполагаем. И гражданская война — не оптимальное состояние для нации.

— Леша, а можно немного конспирологии? У меня есть сведения, что вся история с «Дождем» была в действительности направлена не против «Дождя».

— А против меня?

— Да конечно. Кому особенно нужен «Дождь» и чем он лично мешал Михаилу Юрьевичу Лесину? Гнев-то вызвала ваша программа.

— Насколько я знаю, информация об этой программе действительно была доложена Владимиру Владимировичу, когда он ехал на Пискаревское кладбище. То есть момент выбран безупречно. Но известно же, что меня не было на той программе. Я был в Киеве.

— Это вам известно. А им не было известно. А потом вы из Киева прилетели в Брюссель и получили там возможность задать Путину вопрос. И упомянули в этом вопросе, что прибыли прямо из Украины…

— Ну… вы же не думаете, что я об этом упомянул, дабы подчеркнуть свое отсутствие на «Дилетантах»?

— Именно так я и думаю. У вас выхода не было. И Песков, уверен я, предоставил вам слово именно по этой причине.

— Уверяю вас, если все было задумано именно для моего ниспровержения, у меня были другие возможности донести свою позицию до президента. Я и так встретился с несколькими людьми, которые передали мою позицию. А позиция моя заключается в том, что Михаил Юрьевич Лесин имеет давние счеты с «Эхом Москвы» и сделает все возможное, чтобы задушить недодушенное в 2000 году. Я считаю, что исполнение этой его давней мечты никому не принесет пользы. Судя по реплике Пескова о том, что гендиректор — одно, а главный редактор — другое, это мое мнение до президента дошло.

— А почему тогда вновь мобилизован Михаил Юрьевич?

— А Владимиру Владимировичу, его главному и непосредственному начальнику, с 2000 года кажется, что Михаил Юрьевич очень хорошо умеет отстраивать рынок. Рекламный, в частности, где он сохраняет огромное влияние. Рынок СМИ, с которым он так хорошо разобрался в двухтысячном. Он представляется ему эффективным менеджером в понимании девяностых годов — менеджером нагибающим, решительным, без экивоков. Михаил Юрьевич таков и есть — классический персонаж девяностых, со всеми плюсами и минусами этого типажа.

— Почему же он лишился поста советника президента?

— Он его лишился при Дмитрии Медведеве. О причинах мы можем только гадать. Что-то говорили о конфликте бизнес-интересов, но это, по-моему, несерьезно. Насколько мне известно, он несколько раз давал советы разным людям от лица президента, хотя в действительности президент таких полномочий ему не давал.

— Как вам кажется, украинская ситуация усугубит российскую, в смысле атаки на СМИ и приговора по «болотному делу»?

— Во всяком случае, испуг сильно чувствуется, и приговор по «болотному делу» — вы сможете проверить этот прогноз уже в день выхода газеты — будет суровым, с реальными сроками. И конечно, в той атаке, которая идет сейчас, — с орденом Киселеву, с топтанием Шендеровича, с «Биохимией предательства», — отчетливо различим отзвук этого страха. Но Россия — страна разнонаправленных действий, и давать однозначное преимущество одной стороне Путин уже не будет — он слишком опытен для этого. Как-никак самое долгое пребывание у власти из всех нынешних мировых лидеров. Закручивать гайки? А куда дальше?

— Почему, есть еще возможность массовых посадок…

— Зачем? Прагматический смысл какой? После Олимпиады никаких массовых репрессий не будет. Будут точечные сдачи силовиков или банкиров. Но Путину не нужны потрясения — он понимает, что они стратегически невыгодны. А у него установка стратегическая — до 2024 года.

— Вы в этом уверены?

— На сегодняшний день — абсолютно. Я, кстати, планировал одно время устраивать перевыборы главного редактора не раз в два года, а в пять лет. Тогда мы с Путиным одновременно ушли бы в 2024 году. Ему передали это мнение, и он, насколько я знаю, усмехнулся и сказал: «Похоже». Да и без этого ясно, что он рассматривает выборы 2018 года вполне серьезно. Хотя постоянно продолжает искать преемника, и наивысшие шансы у трех Сергеев — Иванова, который не утрачивает надежды на реванш за 2008 год, Собянина и Шойгу. Да и Медведева я не сбрасывал бы со счетов. Когда на закрытых встречах главных редакторов кто-то пытался подольститься, выступая с шуточками в адрес Медведева, — Путин это резко пресекал: «Уважайте пост президента!»

— Я не могу обойти украинскую проблему, сами понимаете. Каков ваш прогноз?

— Как и у всех: федерализация. Вариант Соединенных Штатов, где в Техасе национальным героем является генерал Ли, а в штате Мэн — генерал Грант. При свободной федерации, где субъекты наделены большими правами, из Луганска во Львов по крайней мере не будут ездить громить памятник Бандере, и наоборот — сторонники Бандеры не будут громить памятники героям Советского Союза в Восточной Украине. Этот вариант устраивает большинство.

— Насколько я понимаю, отношения ваши с Майданом после того знаменитого эфира на Громадском телевидении трудно назвать идиллическими.

— На Майдане и вообще в Киеве прекрасно знают, что никаких личных интересов у меня нет — я в этой ситуации предельно объективен. Я смотрю на нее как историк. И я склонен согласиться с теми, кто говорит, что Украина сегодня переживает свой 1993 год. По-моему, это самая близкая аналогия. Только концовки разные. Но отступление Януковича еще не кажется мне его окончательным поражением. Новые выборы не снимут раскола. Одна половина граждан не признает за другой прав гражданства. Кроме сосуществования в рамках очень широкой и свободной конфедерации, я тут вариантов не вижу. Кстати, я не стал бы возлагать на Януковича вину за первый разгон Майдана. Это была провокация в чистом виде. Когда хотят разогнать с площади — вытесняют с нее, а здесь, напротив, окружили, не давая убежать. Существует радиоперехват, почитайте его внимательно. Кому нужна была эта провокация? Уж точно не Януковичу.

— Верите ли вы в некий аншлюс — или другие сценарии вмешательства — со стороны России?

— Нет, конечно. Путин — человек очень хитрый и осторожный. Я бы даже сказал, не боясь слушательских нападок, — умный человек.

— Путин ведь не может не понимать, что, если при нем в России не начнется хотя бы умеренная федерализация, после него возможен и распад…

— Путин прекрасно понимает, что ригидная, жесткая система не способна ни к развитию, ни к сопротивлению. В начале Великой Отечественной войны генералы часто попадали в котел именно потому, что боялись отступать без приказа свыше. Когда они научились действовать по ситуации без постоянной оглядки, войну начали выигрывать. И сегодня система тоже ригидна, и Путин, постепенно передавая часть полномочий регионам, будет делать ее более гибкой. Это уже началось, кстати. Иное дело, что скреплять страну он намерен не столько административными, сколько культурными связями. Даже я не сразу понял, что ЕГЭ по русскому — тоже способ закрепить в едином пространстве все регионы, и Кавказ, и Казань, и Туву, и кого хотите. Но установки на абсолютную административную жесткость у Путина как раз нет — в конце концов, участие Навального в выборах было именно его решением. Никто другой здесь таких решений не принимает.

Дмитрий Быков

Novayagazeta.ru