О журналистской этике. 7 вопросов Денису Синякову

Среди арестованных по делу о захвате активистами Гринписа нефтяной платформы «Приразломная» оказался и российский фотограф Денис Синяков. Следствие заявило, что он может скрыться и продолжить преступную деятельность. Обвинение Дениса в том, что он «пират», «хулиган» или «захватчик», по сути приравнивает к этим незаконным видам деятельности журналистику. Денис ответил на вопросы «РР» запиской, переданной из мурманского СИЗО.

Денис Синяков. Фото: Максим Жаравин / Коммерсантъ

1. Ряд коллег, которые пытались оправдывать действия российских властей, обсуждали вопрос о вашей позиции: мол, вы могли быть на судне Гринписа не как фотограф, а как участник экспедиции, активист. Не могли бы вы прояснить ситуацию?

Ряду коллег, которые оправдывали действия российских властей и обсуждали мою роль на судне «Арктик Санрайз», я бы рекомендовал внимательно изучить УК и УПК РФ, а не заниматься демагогией, сидя у себя дома перед экраном компьютера. Если бы они преуспели в их изучении, то задались бы другими вопросами. Беглый поиск в Google — кто такой Денис Синяков? — легко ответит на обсуждаемый ими вопрос. Например, правильно ли применены статьи УПК при выборе меры пресечения и правильно ли вообще инкриминированы статьи «Пиратство» и «Хулиганство» экипажу судна, и мне в частности. Возможно, задались бы вопросом, как судебная система в РФ превратилась в институт государственного узаконенного наказания.

2. Важно ли вообще личное мнение, когда работаешь с общественной организацией как фотограф?

До 19 сентября 2013 года моя позиция журналиста была в том, что я должен рассказать историю о людях, которым есть что сказать. Сделать это предельно объективно и не упустить деталей. Рассказать о еще одной точке зрения на проблему нефтедобычи в Арктике. Почему еще одной? Да потому что до этого я также работал с «Газпромнефтью», стараясь отразить их точку зрения. Сейчас, правда, они демонстративно забыли об этом. История моя об Арктике родилась не 7 сентября, когда я ступил на борт судна. Ей уже несколько лет, на ее хребет я нанизывал разные позиции сторон, иногда нетривиальные.

3. Каковы, по-вашему, основные принципы профессиональной этики при работе в ситуации конфликта?

Фотожурналистика для меня — это исследование мира вокруг себя, проводником в который служит фотокамера. Снимая истории, я отвечаю на свои важные вопросы, а не являюсь рупором кого бы то ни было. И эти свои вопросы я стараюсь задать разным сторонам. Часто диаметрально противоположным. На мой взгляд, это и есть этика фотожурналиста: собрать как можно больше мнений сторон.

4. Вы разделяете ценности Гринписа?

Разумеется, я разделяю большинство из ценностей, в которые верит Гринпис. Это не отменяет того, что иногда мы спорим о российском Гринписе. Как я могу не хотеть экологической безопасности и вообще здорового будущего своим детям? Прежде всего я полагаю, что любые компании, ведущие разработку нефтяных месторождений в Арктике, — из каких бы стран они ни были — должны общаться с гражданами и предоставлять гарантии без­опасности их работы там.

5. Что вас лично больше всего угнетает в СИЗО?

У меня нет особых претензий к сотрудникам СИЗО, часть из них вполне корректны и вместе с нами отбывают свой собственный срок. Я рано или поздно выйду отсюда, а они годами будут мерить шагами длинные «галеры», встречаясь глазами с глазами арестантов. Должен сказать, здесь хорошая библиотека. Конечно, унижают обыски до трусов после каждого возвращения из СК и просто многократные ощупывания перед проверками и прогулками, но то инструкции.

6. Что позволяет сохранять бодрость духа и бороться с унынием?

Мне даже стыдно рассматривать свое заключение как что-то ужасное. Не унываю я нисколько,хотя и скучаю. Я воспринимаю свое заключение здесь как исследование самого себя. Первое время меня угнетало все: невозможность делать привычные вещи, отсутствие информации от родных. До сих пор не дали сделать ни одного звонка. Незавершенность дел дома, абсурд обвинений и нереальные 10 лет тюрьмы «за просто так». Но отвлекали дела по налаживанию быта. Ничего не было с собой, когда нас сюда бросили. Потом случилось странное: после дня, проведенного с брутального вида бойцами, когда ты прикован к их рукам наручниками во время выезда в СК, хочется вернуться в свою маленькую камеру к книгам, к тетради и к возможности выпить чаю.

7. Как изменилось ваше личное определение свободы?

Мое личное определение свободы никак не изменилось, принимая во внимание, что свобода — это желание и возможность жить и работать согласно своим собственным убеждениям и совести. Тюрьма может украсть часть жизни, но взамен можно получить внутренний рост себя как человека. В какой-то момент я стал благодарен судьбе за такой бесценный опыт. Именно произошедшее помогло мне заново влюбиться в свою чудо-жену, такую отважную и сильную. В своих коллег, таких честных и принципиальных. А это дорогого стоит.

Виталий Лейбин

Rusrep.ru