Андрей Бильжо: "Газеты отказываются от карикатуры, потому что боятся

Андрей Бильжо – карикатурист, 15 лет проработавший в «Коммерсанте», художник, основатель ресторана-клуба «Петрович», автор концепций сети ресторанов, врач-психиатр. Поэтому мы беседовали и о рисунках, и о газетах, и о юморе, и немного о психиатрии. И о том, что «карикатурное поле» сужается в СМИ, но расширяется в жизни. Говоря больше о России, Бильжо высказал мнение, что редакторы боятся карикатуры, поэтому «подвигают» ее («Каждая вторая моя картинка уже не может быть напечатана»). «На самом деле редакторы боятся плохого юмора», - парировал один из моих знакомых редакторов в Украине, которому я переадресовала упрек Бильжо. Мол, если бы у меня каждый карикатурист был Бильжо или Кособукин, сказал знакомый редактор, то и карикатур на страницах моего еженедельника было бы куда больше.

«Редакторский портал» расспросил Бильжо также о том, почему он увольнялся из «Коммерсанта» и «Известий», а также о его нынешней работе с «Русским пионером», «Вокруг света», «Эхом Москвы» и «Снобом».

- Как меняется газетная карикатура? Каковы тенденции?

- Думаю, меняется и сильно. Во-первых, она меняется в зависимости от политической обстановки. Во-вторых, от появления новых технологий. Ну и, наверное, в силу внутренних трансформаций жанра, суть которых мне трудно сформулировать. Есть ощущение, что стало намного меньше свобод - вспомните историю с датскими карикатурами и возникшее оттуда понятие «карикатурная война. Отсюда же и недавняя история о карикатуре на чувство юмора мусульман во французском журнале Charlie Hebdo, в результате публикации которой в 20 странах мира закрыли консульства, посольства, культурные центры и международные школы Франции. Свобода рисовать постоянно политически ограничивается: нельзя рисовать про это, нельзя рисовать про то. То можно оскорбить мусульманина, то православного. В России это еще более усугублено. Потому что, несмотря на все заявления об особом пути, Россия очень внимательно наблюдает за всеми мировыми запретами. И если даже там нельзя рисовать про это, то в России это будет трансформировано в «нельзя рисовать про это, а также еще про это и про это». Все такие обидчивые, такие тонкие, так быстро оскорбляются… Понятно, что это спекуляция. То, что манифестируется как тонкость и глубина, часто есть косностью и тупостью. Но это очень влияет на общественное восприятие карикатуры. Такое ощущение, что обижаться на карикатуру становится делом привычки. И художник или редактор волей-неволей должен учитывать это. Редактор включает цензора, художник – самоцензора. Рисунок становится вялым, беззубым. И из газет его таким образом подвигают…

- Куда? В чистое искусство?

- Это одна история. Например, группа «Война» и ее акция с половым членом на Литейном мосту, который находится у здания ФСБ в Санкт-Петербурге, это в какой-то степени ожившая карикатура. Это перерождение в нечто другое, в акции прямого действия. Карикатура в чистом виде уходит в интернет, там она частично растворяется среди любительского продукта, в котором достижений не так уж и много. Часто любители рисовать не могут, образ создать у них не получается, и профессиональная карикатура микшируется с плохо нарисованными шутками, часто плоскими.

- Вы проработали 15 лет в «Коммерсанте» и еще 5 в газете «Известия». Почему ушли из «Коммерсанта»?

- Мне в «Известиях» предложили ежедневную колонку. Если посмотреть на то, что я 15 лет рисовал в «Коммерсанте» и 5 лет в «Известиях», итого 20 лет, – то мне подчас становится страшно. Потому что сегодня каждая вторая картинка не может быть напечатана. Ни с Путиным, ни с тайной вечерей… Все бы обижались и говорили, что это невозможно. Поймите: все изменилось. Карикатуры в газетах практически не осталось. Меринов еще рисует в «Московском комсомольце», но он мне недавно рассказывал в приватной беседе, что многие его картинки просто не печатают.

- А украинские газеты вы смотрите? Как вы оцениваете нашу карикатуру?

- Газет не смотрю, но художников знаю. Юрия Кособукина, Владимира Казаневского… Это сильные художники.

- Газеты теряют от ухода карикатуры?

- Безусловно. Потому что рисунок – это моментальная статья. Поэтому ее и больше боятся, чем статью. Карикатуристов не так-то много. Этот человек, который должен, кроме того, что уметь рисовать, еще уметь создавать образы, быть продуктивным. Таких людей немного в принципе.

- В одном из своих интервью вы сказали «Я рисую только то, что хочу». Насколько это возможно, работая в газете?

- Я еще в «Коммерсанте» завоевал себе право не рисовать «картинку к материальчику». То есть сначала-то я, конечно, рисовал, но потом я придумал другую историю. У меня собиралось много картинок, так как я человек продуктивный. Это была толстая папка, из которой редактор выбирал себе картинку под материал. Я доказал редактору, что так будет лучше. Поскольку самодостаточная картинка всегда лучше, чем привязанная или специально нарисованная к материалу. Я таким образом убил сразу двух зайцев. Во-первых, так было лучше для газеты, а во–вторых, для меня – потому что это давало мне личную свободу не сидеть в редакции и не ждать приказа рисовать картинку. Чтобы вы понимали – запас, который постоянно обновлялся, был приблизительно картинок 250 – 300.

- Зачем же уходить из таких комфортных условий?

- «Коммерсант» стал меняться. Оттуда был уволен мой друг главный художник моим же другом главным редактором  – они поругались. Потом Березовский уволил главного редактора Васильева. Там все стало по-другому. И тут меня пригласили в «Известия». Мне предложили к картинкам еще и писать колонку, что мне показалось очень интересным. Тогда «Известия» были очень приличной газетой, туда ушла команда из «Коммерсанта» во главе с Рафом Шакировым, потом главным редактором стал Владимир Бородин. Когда выгнали Бородина, пришел Мамонтов из «Комсольской правды». Мы были абсолютно разными людьми, но я продолжал работать с Мамонтовым, как и раньше – он ничего не диктовал и никак не вмешивался в мою работу. После него пришел Виталий Абрамов, и вот тогда я уже не выдержал.