Анатолий Лысенко: Возможен ли компромисс в журналистике

В рамках  фестиваля региональных радиопрограмм «Вместе - радио»  прошла встреча с президентом Международной академии телевидения и радио, лауреатом Государственной премии СССР и премии ТЭФИ Анатолием Лысенко. Поговорили о журналистике «за» и «против», о разделении понятий журналистики и политики и о настоящих звездах эфира

Фото: radiofestival.ru

Наталья Власова, генеральный директор Фонда Независимого Радиовещания:

Анатолий Григорьевич предложил поговорить на тему: "Возможен ли компромисс в журналистике?". Это провокационный вопрос. И для нас имеет большое значение, как на эту ситуацию смотрит человек с огромным, колоссальным опытом работы в центральных СМИ. Человек, который наблюдал серьезные конфликты и ему удалось сохранить баланс и сохранить серьезную репутацию. Тем не менее, Анатолий Григорьевич считает, что компромисс в журналистике не только возможен, но и вся журналистика - это и есть компромисс. Кроме того, мы попросили Анатолия Григорьевича обратить особое внимание на такую актуальную тему:  как найти сочетание качественной журналистики и эффективного коммерческого бизнеса.

Мы выслушаем аргументы Анатолий Григорьевича и затем будем задавать вопросы. Это будет совершенно свободный разговор.

Политика и журналистика

Анатолий Лысенко:
Я вам скажу свою точку зрения: есть два компромисса. Есть компромисс тактический и есть компромисс стратегический.
В стратегическом компромиссе или в компромиссе жизни лучше держаться своих позиций.

Без тактического компромисса прожить нереально, потому что, к сожалению,  журналистам (особенно молодым) всегда хочется сказать всю правду и сразу.
Во времена "Взгляда" мы очень долго воевали с ребятами: им хотелось немедленно выбежать и сказать все сразу.  Долгие и упорные наши разговоры кончались одним: я говорил, что, конечно, можно сказать все сразу, только это будет разовое, завтра передачи уже не будет. И вот вопрос: или сказать все сразу, чтобы через два-полтора месяца забыли и о тебе и о самом твоем смелом, о самом твоем светлом поступке  или step-by-step, потихоньку вливая в сознание зрителей то, что ты хотел сказать, постепенно добиться результата.
Как показал опыт "Взгляда" - нам за три года удалось сказать всё, что мы хотели…  Я не говорю о том, что советская власть рухнула благодаря "Взгляду", но в какой-то степени свой вклад мы туда внесли.

У меня есть такая теория: самое главное и в позиции "за",  и в позиции "против" не быть первым учеником. Я очень люблю "Дракона" Евгения Шварца. Помните, там есть такая сцена - сын бургомистра говорит: "Но мы ведь все были учениками Дракона". И Ланселот ему говорит: "А зачем ты был первым учеником, скотина". Вот я всегда очень боюсь первых учеников. Первых учеников - и за, и против. Кстати, как показал опыт достаточно длинной жизни, очень легко переходят из лагеря "за" в лагерь "против" и наоборот.

Есть журналисты, которых мне приходилось  сдерживать в их революционном пыле, чтобы они не подвели всех, и которых сегодня мне стыдно признать своими учениками. А где граница, честно скажу вам, не знаю. Не знаю. Это каждый раз зависит от условий и возможностей.

Я вообще очень боюсь одной вещи. В середине 80-х  журналисты почувствовали себя политическими деятелями. И это было вполне понятно. Во-первых, потому что прислушивались к журналистам в то время, вряд ли когда-нибудь будут еще прислушиваться. Если бы в 80-е годы вы вышли из этого здания и прошли  чуть-чуть налево, то вы бы увидели здание "Московских новостей". И в этом есть символ, что здание снесли, и от него ничего не осталось. Но в то время каждое утро у здания "Московских новостей"  стояли люди и ждали, когда вывесят свежий номер.

И в связи с этим расскажу историю о нашей встрече со зрителями. Эта встреча проходила в Харькове.  Мы прилетели в Харьков в 4 утра, была договоренность, что мы проведем одну встречу и назад. Оказалось, что запланировано две встречи. Дима Захаров, человек скептический, говорит: "Ну, придет 200 девочек на Любимова посмотреть. Кому мы нужны... "  
Мы приехали в здание - что это за здание не знаем, толком не проснулись еще, нас торопят:  давайте-давайте быстрее, люди уже собрались. Дима идет и ворчит как всегда.

Нам говорят: "Пожалуйста, выходите". Выяснилось, что это Дворец спорта. И забит полностью - пять тысяч человек в зале.
При всей нашей наглости мы испугались. И было еще две встречи. И на каждой зал был битком.

И тогда я первый раз понял, насколько прислушиваются к журналистам - не к образу, который на экране, а к реальным людям. Они видели в нас людей, реально творящих политику.   Это имело развитие, потому что трое впоследствии стали депутатами Верховного Совета. И вот что произошло: тогда очень многие журналисты поверили, что они политики. И они стали путать свою профессиональную работу с политическими акциями.

У нас была чудесная телевизионная ведущая - Света Сорокина. Она прекрасный журналист, человек с настоящей гражданской позицией. Но когда Света вела программу новостей, мне всегда казалось, что в конце она поднимет двуперстие - потому что по оголтелости она напоминала боярыню Морозову - поднимет и скажет "С Богом, дети мои" и перекрестит зрителя. Вот такое было ощущение. Потому что она чувствовала себя воителем.

Юра Ростов - блистательный журналист, уехавший в Америку и оставшийся  там - в одном из выпусков облаял Бориса Николаевича Ельцина со страшной силой, тут же конечно звонят: мол, что это вы делаете, а мы телевидение все-таки ельцинское, российское… еще и война идет между Россией и Советским Союзом. Я его вызываю и говорю: "Юра, ты что озверел, мягко говоря. Мы все-таки телевидение Ельцина". Он говорит: "Вы знаете, Анатолий Григорьевич, что-то сегодня  я с утра с женой поругался, дочка нахамила, я приехал меня просто трясло от злобы… Начал говорить и не мог остановиться". С одной стороны меня смех разбирает, а с другой стороны умиление: рядовой журналист взял и обхамкал президента великой державы, потому что он с женой поругался. Понимаете? То есть соотношение масштабов исчезло. Мы воители, потому что мы четвертая власть. Собственно говоря, даже не совсем четвертая,  а скорее третья,  потому что юридически-то … и даже скорее вторая, потому что в Государственной думе… и даже мы, наверное, первая, потому что президент без нас…. сами понимаете…

И действительно поверили, и это сыграло очень плохую роль. Все-таки журналист - это журналист, политический деятель - это политический деятель. Я понимаю, что в стране, где нет политических деятелей, журналисты закрывают в какой-то мере вакуум. Но возникает путаница в головах.

Если хочешь вести политическую деятельность, это должна быть твоя самостоятельная передача, а не в рамках существующей радио- телепрограммы или газеты. Потому что любая радио- телепрограмма или газета выполняют политику, определяемую владельцами. И так во всем мире, чтобы не говорили
Последние полгода я занимаюсь проблемой общественного телевидения  и очень много читал по этому вопросу. Все красивые легенды об абсолютной независимости телевидения, радио или газеты абсолютно недостоверны. Во всем мире существуют железные правила взаимодействия, железные правила прав журналистов, чего у нас нет. Не бывает независимых СМИ. То есть я знаю независимые СМИ. Мой приятель купил камеру и снимает телевизионные  шуточные программы и крутит их дома. Абсолютно независимые телевизионные программы.

Не бывает независимых СМИ - или государство или частный владелец.
И вот что я вам скажу - недавно прочитал запись летучки, которую Габриэлян - владелец "Известий". Я не знаю такого журналиста. И прочитал его беседу с редакционным коллективом.  И вот что хочу сказать.. Я достаточно хорошо владею ненормативной лексикой, у меня за плечами опыт работы на заводе, куда я пришел слова не умея сказать матерного. А дальше была хорошая школа на телевидении. Но такого мата -  хамского мата - я в жизни не слышал. Это он разговаривал с журналистами газеты Известия - это уже, конечно, не та великая газета, но я представил себе Ваню Лаптева, который также вел летучки. Да матюкались, но подобного хамства представить  нельзя. И после такого хамства, я смотрю, он и дальше интервью дает, он как был так и остается владельцем газеты. И не слышал, чтобы кто-то ушел из журналистов. Мы  слишком перестарались с терпимостью.

Когда мы смотрим передачи и прекрасно знаем, что ведущий передачи "берет", потому что в том же Интернете напечатаны расшифровки  разговоров, копии документов с печатями…  и сказать, что этот человек стал нерукопожатным, как изящно выражались наши предки… Так нет, все остается по-прежнему, только пожимают плечами. "Я бы с ним работать не стал" - это вершина того, что мы можем сказать. К сожалению, это стало "глотаемым" делом.
Абсолютная независимость должна быть очень простая: ты не хочешь в этом участвовать - плюнь и уйди.  Как говорит Жванецкий: тебе не нравится, отойди в сторону и не дыши.
Тем более что в моё время встать и уйти с Центрального телевидения, или из крупной газеты означало гражданскую смерть. Сейчас журналисты стали значительно свободнее - личностно. Крепостное право исчезло.
Хотя знаете, опасно давать советы со своей точки зрения, потому что у меня одна жизнь, один правила игры, одни взаимоотношения с людьми, у кого-то - другие.

Сегодня, конечно, журналист посвободнее. Значит ли это, что он абсолютно свободен - нет, потому что  это профессия, которая всегда зависит .. в конце концов, она зависит от зрителя, от читателя, от слушателя. Вы, может быть, супергениальны, но если вас никто не будет читать и слушать, то получится как в кино. В кино есть гениальные режиссеры, которых никто не знает и не узнает кроме 25-ти оголтелых кинокритиков, которые собираются и - по Ильфу с Петровым - говорят "Самое главное, чтобы не было как у Мейерхольда" . Вот такая штука.
Давайте я лучше буду отвечать на вопросы, потому что заниматься философствованием - это не очень благодарное дело.

Журналисты и менеджеры

Вопрос: Вы как раз имеете опыт работы с журналистами, которые стали звездами и стали лицом канала в тот момент, когда они почувствовали в себе силы, которые могут влиять на процессы и диктовать правила игры. Как тогда поменялись отношения с управленцами и с менеджерами?   

Анатолий Лысенко: В тот момент, когда журналист начинает чувствовать, что он такая звезда и прочее, лучше всего от него избавиться, если говорить с точки зрения менеджера. Но есть очень простая штука. Все зависит от того, кто менеджер. Если менеджер, условно говоря, творческий авторитет, это одно, если менеджер - авторитет в  регулировании денежных потоков - это другое. А работать со звездами вообще тяжело.
Мне повезло: 25 лет били меня, потом появилась возможность  бить мне
Жизнь менеджера тоже не самый сахар, потому что существует давление - гигантское.

Менеджер не должен быть передаточным звеном. Менеджер должен быть скорее трансформатором. Он должен снизить накал страстей, а иногда и поднять, потому что очень много ошибок происходит от непрофессионализма.   Если ошибка от ляпа - от того, что Юра с утра поругался с женой и ему захотелось облаять Бориса Николаевича - вот с этим иногда надо повысить градус напряженности. Но менеджер должен быть, конечно, трансформатором. Он должен работать с рядовыми исполнительными журналистами. Конечно, это легче с точки зрения сердечно-сосудистой системы. Иногда бывают такие ляпы и такие проколы, что думаешь: ну вот как … потому что в конце концов отвечает все-таки менеджер.
Хотя я очень не люблю вот этих слов - менеджер, продюсер. Есть руководитель, директор. Продюсер - это человек, который вкладывает свои деньги.

Вопрос: Как работать руководителю компании с теми, кто платит деньги в данном случае с госструктурой? Как доказать, что только хорошее о человеке - это не всегда хорошо? Как доказать, что критика тоже необходима - здоровая, реальная критика, чтобы не страдало наше предприятие, чтобы наш зритель нам верил и оставался с нами.

Анатолий Лысенко: На этот вопрос сложнее всего ответить. Все зависит от одной простой причины - кто сидит над вами. Если дурак - никак не докажете. И даже дураку можно доказать. Самое страшное в этих ситуациях - не дурак.  Самое страшное - окружение. Вот кто выглядит наиболее по-королевски - опять-таки, цитируя моего любимого Шварца - только королевские кошки.

У меня был сложнейший конфликт с Юрием Михайловичем Лужковым, который пригласил нашу команду на ТВЦ и года два с половиной мы работали изумительно. А королевские кошки ходили вокруг и говорили "Маааало! Маааалоо вас показывают. Вы видели, Юрий Михайлович, на съемку  привезли всего одну камеру". Я говорю: "А зачем больше?". "Это неуважение!!!!". И вот начинается - окружение играет короля.  
Первый конфликт наш начался: Доренко критиковал Юрия Михайловича. Это была президентская борьба. Собственно, нас и пригласили - сделать из Юрия Михайловича президента и мы пошли. Команда была достаточно весомая - Леонтьев, Романова, Бруни. Пришла суперкоманда. И вот Доренко кроет Юрия Михайловича. Окружение начинает бегать: Юрий Михайлович, немедленно подавайте в суд! Немедленно! Нужно нанести удар! Окружение никогда в армии не служило, но они обожают военную терминологию: нанести контр-удар, проведем контр-атаку. причем все они рвут на себе рубашку, ты понимаешь, что все они сейчас бросятся на Доренко как Матросов на амбразуру. Я говорю: "Юрий Михайлович, не слушайте вы людей, если вы будете отвечать на ругань Доренко, то вы становитесь тут же на равные ступеньки". А Лужков: "Но мне будут задавать вопросы журналисты". "Ну и хорошо. Вот задают вопрос: Как вы относитесь к Доренко? Вы говорите: К кому?  А это кто? Ребята, у меня на шее город с его проблемами, со всем. Мне что время есть на каких-то журналистов, но нехай брешет, мне-то что". И все и нет этого. А если вы начинаете ударом на удар, вы немедленно ввязываетесь в равное положение, а в равном положении вы проиграете, потому что вы вынуждены говорить как лицо официальное, а он может говорить все, что угодно. Так оно и произошло.

Очень сложно начальству доказать, что 28 раз сказать халва не есть сладко.
Руководство к журналистам прислушивается редко, хотя есть люди. Вот Виктор Степанович Черномырдин,  в общем, прислушивался, но очень настороженно.
А если бы знали сколько сил стоило произнести фразу "мочить в сортире"… Это было ой как не просто - доказать, что эта фраза принесет больше популярности, чем четыре выступления, написанных умными людьми.  

Вопрос: Вам не кажется, что такие фразы зачастили в последнее время?

Анатолий Лысенко: Это уже самодеятельность. В этом тоже трагедия: если один раз у вас удачно получается, то потом вы это начинаете тиражировать. Вот этим и отличается профессионал от непрофессионала.
Честно скажу, что журналистом я бы хотел сегодня быть, а вот менеджером - нет.

Вопрос: Многие журналисты ведут личные блоги.  С позиции менеджера вещательной компании: как регулировать эти отношения? Есть компании, которые запрещают вести личные блоги и высказывать свою гражданскую позицию.

Анатолий Лысенко: Регулируется очень простым способом - договором. Если в договоре написано…

Реплика из зала: Это рабство получается

Анатолий Лысенко: Стоп-стоп… это не рабство. Есть понятие: ты заключаешь договор. В договоре написано, что журналист не имеет права выступать нигде кроме как в нашем издании. Может быть такое написано? А может быть: пожалуйста, с указанием личное мнение. Но когда журналист пишет одно в газете, а в блоге пишет противоположно другое, то это называется двурушничество. Вот тут уже готов биться до последнего. А так - это мое личное мнение. Как говорили в свое время люди в Доме журналиста: "Да! Я напился, но это не имеет никакого отношения к антиалкогольной кампании, которую ведет моя газета."

У нас все хотят быть демократами, поэтому говорят - это не формат, на самом деле просто боюсь. Понимаете, ведь в менеджере есть еще одна штука, мне сегодня легче руководить, потому  что мне наплевать в мои годы в моем положении: ну выгоните  вы меня и что? Проще со мной  мной согласиться, чем меня выгонять.

Взять ситуацию на ТВЦ. Я разругался и готов уйти… Но со мной пришло 110 человек. Очень легко повернуться и уйти, но за тобой вслед вылетают эти люди. Вот как здесь быть? Личная смелость, но ты жертвуешь не самим собой, ты жертвуешь еще и десятком людей. Это значительно более сложно, чем принять решение самому. Приходится иногда три-четыре месяца проходить через сплошные конфликты, пока ты защитишь наиболее уязвимых людей.
Начальство - это всегда начальство. Бороться с ним надо. Но надо понимать, что это не самая сладкая работа

Вопрос: Вам когда-нибудь было стыдно за то, что вы делаете?

Анатолий Лысенко: Конечно, было. Бывает масса стыдных вещей, которые не хочется даже вспоминать.

Не забудьте, что я первую передачу написал в 57-м году. И, конечно, есть очень много вещей, которых я бы сегодня не написал.  Я работал в молодежной редакции Центрального Телевидения. Мне повезло в этом отношении - гадостей относительно мало сделал, всегда находились первые ученики, которые это делали.  За то, что я высаживался с нашими войсками в Чехословакию мне по сей день стыдно. Мы не сделали ни одной передачи, но мне стыдно. Мне стыдно за тех ребят афганских, о которых я делал передачи и которых мы бросили как …. как мусор бросили. Они нам поверили эти мальчики - афганские комсомольцы, а мы их бросили. Мне стыдно.

Мне стыдно, что были люди, которых мы поднимали, двигали, а они оказались сволочью. Но это неизбежно. Мне стыдно, что у меня есть два ученика, рядом с которыми я не то что не сяду - в одном городе не буду, подожду пока они за город уедут.
И чем дольше ты живешь, как говорил товарищ Маяковский, если кто-то помнит:

Проживешь свое пока,
много всяких грязных ракушек
налипает нам на бока.
Да, налипает. Это такая профессия.

А сколько мы в свое время пели гимны целине, БАМу. Будучи железнодорожником, я понимал, какие миллиарды выбрасываются на БАМ.
Разве сегодня, когда вы пишите о сочинской Олимпиаде, вы не налипаете себе на бока бездумную, бессмысленную трату денег в стране, в которой средств не хватает. Кому это нужно? И самый главный вопрос: куда все это будет использоваться потом, потому что Сочи не переварит такого количества спортивных объектов, если только в порядке лечения туда не будут засылать сборные, чтобы они там бегали.

И опять же повторю: не нужно быть первым учеником. Мы все прекрасно понимаем меру компромисса. Другое дело, что чем больше ты ее отодвигаешь, тем тяжелее потом сдвинуть обратно. Обратно уже не сдвинуть.

Гражданская позиция журналиста

Вопрос: Мы сейчас разговариваем с коллегами и приходим к мнению, что время иногда выдавливает журналистов из зоны нейтральности и объективного освещения и заставляет проявлять свою гражданскую позицию. Споров у нас очень много. Ваше мнение?

Анатолий Лысенко: Я никогда не стремился к боям. Мне очень не хочется революций. Но жизнь выдавливает и заставляет совершать поступки. Я никогда не думал, что я смогу выстрелить в человека. Но когда наш вертолет подбили в Афганистане, и надо было стрелять, а стрелка убили, я сел за пулемет. Это - жизнь. Никогда не знаешь меру и норматив, до которого ты можешь отступить.

О современных медиа

Вопрос: Мы часто с коллегами говорим о том, что радио стало безликим. Но у нас много ведущих старых времен, кого мы знаем. Из совсем молодых и новичков вы никого не назовете.  Ситуация с Маяком - убрали имена и оставили только названия программ, то есть такая нормальная машина, позволяющая убирать и вводить новых ведущих, новые голоса в эфир, практически незаметно для окружающих.  Радио не интересно аудитории. Мы на секции управления часто говорим о том, как же привлечь внимание, и что же делать тогда менеджерам, чтобы вернуть личность радио.

Анатолий Лысенко: Честно говоря, менеджерам легче управлять когда нет звезд.  Можно ли обойтись без звезд? На мой взгляд - нет. Особенно на радио.
Можно выстроить радио без звезд. Можно выстроить радио на оговорках и на корявом разговоре. Создать образ радио улицы, где люди плохо говорят. Кстати говоря - "Дождь". Успешный проект телеканала "Дождь". Есть вещи, которые им позволительно говорить больше,  чем остальным,   но если вы послушаете передачи Марьяны Максимовской или Осокина  - то же самое.  Они очаровательно оговариваются, они не умеют держаться в кадре, в этом есть своя прелесть. Другое дело, что пройдет энное время, эта прелесть пропадет. Знаете, как у детей. Это уже не детство, а это уже наглость - очень часто бывает.

Про радио без звезд… Смешная была история.  Мне было уже много лет и было уже имя, телевидение - мы с Володей Соловьевым пришли в детскую редакцию радио - из вас уже, наверное, никто не помнит эту мифическую фантастическую детскую редакцию радио, где делали "Клуб знаменитых капитанов", "Школа Бианки". И что-то обсуждаем с девушками  - как они себя называли - самой младшей было лет 65… А мы пришли с телевидения. И мы были в тихом шоке, когда одна другой сетует: "Нечего поставить". И в ответ: "Слушай, лапуля, возьми "Школу Бианки". Помнишь выпуск 1944-го года. Шикарная была передача, в июне, кажется … Поищи…" А дело происходило в году 78-м или 79-м… Вот так вот)) И вдруг входит человек, посмотрел на нас и говорит:  "Здравствуй, дружок".  И у нас - королей, лауреатов, телевизионных звезд -  у нас отвисли челюсти. Литвинов!  Как могло быть детское радио без "здравствуй, дружок"??? Сегодня нет ни Литвинова, ни детского радио. Выяснилось, что и без этого можно прожить. Как говорится в Библии,  и это проходит. К сожалению.

У меня двоякая точка зрения. Я довольно часто слушаю радио. Как и все, наверное, в машине...

Вопрос: Какое вы предпочитаете?

Анатолий Лысенко: Сити-FM… Потому что когда его создали, я сказал Саше Герасимову "Ты с ума сошел. Это же смерть. Тут тебе никогда ничего не удастся добиться". А сделали прекрасную радиостанцию. Теперь слушаю СИТИ-FM, разное слушаю...

Иногда меня раздражают радиозвезды. На мой взгляд, звезда - это содержание.
Вот я не люблю Соловьева: не люблю как он ведет ни по телевидению, ни по радио, но у него в передаче есть звезда - это его мама.  И когда я слушаю его маму, которая рассказывает об искусстве, о картинах, о композиторах, меня это захватывает. Она рассказывает даже то, чего я не знаю. Рассказывает с любовью. Она любит то, о чем она рассказывает.

Огромное количество радиозвезд показывают не высокий уровень, прикрываясь непринужденностью. Так вот, непринужденность - вещь чудесная, когда она находится в рамках. Как говорил великий наш конферансье Миров: сперва завизируй, а потом импровизируй. И он же сказал великолепную вещь: любая импровизация должна быть отрепетирована.
Когда я слышу за псевдо-раскованностью отсутствие мысли и уважения к слушателю… Я не думаю, что это звезда. Ранг звезды надо завоевать.   
Я многие год знаю Аллу Борисовну. Я от нее ни разу в жизни не слышал, что она - звезда. Но она – звезда.

Очень легко мы стали пользоваться этим словом. А сегодня имя звезды можно сделать себе таким "А я говорю то, что я хочу".

Сегодня на "Культуре" идет передача с Аркадием Аркановым, рассказывающая о "Вокруг смеха", о старых юмористических программах. Вот там зал смеется и мне хочется смеяться с ними. Я вижу, что они понимают, над чем они смеются.
И сегодняшнее выступление Петросяна, которого я очень уважаю - он умница и коллекционер редких книг, но  когда я вижу его концерт, людей, которые в зале… Когда они смеются, сразу виден весь золотой запас страны и недостатки стоматологии. К чему ведет передача? К тому чтобы поржать?

Зачастую радиоведущие сегодня стремятся к тому, чтобы про него сказали "свой парень". Я твердо убежден, что если ведущий выступает по радио или по телевидению, он должен владеть разговорным языком. Не надо чинного произношения, но в то же время не надо простоты. К сожалению, сегодня это происходит  и на радио и на телевидении - мы работаем на среднего зрителя. Особенно когда это касается больших каналов.

Есть такой хороший фантастический рассказ кого-то из американцев - Гаррисона, кажется. О том, что американцы при их сумасшедшей тяге к среднему, установили в стране закон среднего: из четырех кандидатов выбирать того, у кого все показатели наиболее близки к среднему - губернатора, президента, в школе оцениваются, все по среднему. Проходит несколько поколений, они превращаются в обезьян, потому что в математике железный закон: если вы будете строить по среднему, у вас кривая результативная пойдет вниз. Это  трагедия больших каналов - радио и ТВ.

Мы взялись делать российское телевидение с мыслями "ну мы сейчас сделаем нечто такое, поднимающее российского зрителя".  И возник вопрос: мы ведь не можем делать телевидение, также как мы не можем делать радио так, чтобы в начале появился диктор и сказал: "Так! Тем, у кого IQ ниже 92-х, выключить немедленно!"  Мы вынуждены работать на среднего зрителя. Так давайте работать на среднего зрителя, не углубляя этого еще "а легким таким вот разговором".

У меня лежит словарик чудесный, выпущенный в 1925 в помощь молодым сотрудникам уголовного розыска, пришедшим по пролетарскому набору в милицию, для того чтобы объяснить им что такое «феня», что такое «ботать».  Сейчас открываешь, так это словарь Ожегова - настоящий словарь русского языка. Мат как таковой из языка исчез, жаргон исчез, феня стала совершенно повседневным  разговором.  И во многом этому способствует телевидение. Мы стали говорить не на русском языке, а на языке фени. Это не удивительно, конечно, в стране, где столько миллионов людей прошло через лагеря.

Если после ухода звезды редакция завалена звонками "верните нам этого друга", значит он - звезда. Я приведу пример. Мы начали передачу "Взгляд"… Это сегодня пишут в учебниках "…передача, перевернувшая…" На нас обрушилась такая ругань - критиков, зрителей. Бездарная передача, ведущие - мерзавцы, перебивают друг друга, не слушают друг друга…. Бились мы, наверное, месяца два. Все, ничего не получается - надо закрывать.  И в какой-то мере, наверное, правы были зрители, во-первых, они не привыкли к тому, что ведущие перебивают друг друга. Ведущие тоже себя не очень держали. Мы не могли найти, о чем говорить.  Тогда был сухой закон. Моя соседка мне говорит: "Слушай, если бы ты своих козлов…" - а она человек литературно образованный -  "если бы ты своих козлов убрал, я бы тебе две бутылки поставила. Только убери их ". А бутылки тогда нужны были.  Я говорю: "Ну что сделать… Ладно, ради тебя уберу".  А я уже знал, что мы на две недели решили перерыв сделать и посадить других, чтобы подзанять. Заменили. Бутылки я получил.  Проходит дней пять-семь после первого эфира без них - звонок. Беру. Такой дребезжащий голосок: "Алё, скажите, пожалуйста, а где наши мальчики?" Я с удивлением: "Кто?"  "Так … мальчики". Я спрашиваю: "Вы о ком?" Потому что я знаю, что они - мерзавцы или, как наш зампред называл их, "полуночные гаденыши"… ну кто угодно, а тут "мальчики". Я говорю: "Вы знаете, сейчас временно в командировках, в разъездах…" И пошло - "Где наши мальчики?", "Верните мальчиков". Аронов пишет статью: что это такое, зачем убрали людей, которые освоились на экране. Кругом только и слышно "Верните мальчиков!" Приходит соседка: "Слушай, верни этих козлов, я тебе еще две бутылки поставлю". Так что я на них хорошо заработал, конечно.

Вот тогда они звзеды. Если ведущего убирают и такое начинается, вот это звезда. А сели ведущего заменили и все тихо, тогда - звиняйте, тётя, как говорят в Одессе, а хде звезды? Нету звезд.

И, к сожалению, сегодня звезд и на телевидении, и на радио, и в политике делает только то, что их все время кто-то зажигает. А если выключить свет, то завтра о них никто не вспомнит. Возьмите нашу политику. Попросил своих студентов записать людей, которые участвуют в ток-шоу. Двадцать три человека, которые участвуют в ток-шоу по всем каналам и говорят на все темы. Был один Владимир Вольфович - такого найти трудно, хотя начинал очень милым, интеллигентным  человеком, пришел к  нам во "Взгляд", принес сборник зарубежной фантастики. Работал в издательстве МИР. Действительно, очень талантливый  человек. Но сейчас одни и те же люди ходят по каналам. В свое время были внештатные авторы: штатным авторам выписывали  двадцать пять рублей, а внештатным - все пятьдесят. Поэтому все старались выписать передачу на внештатного автора, чтобы заработать больше. А сейчас появились штатные выступающие на любую тему. Но завтра перестаньте приглашать Алексея Митрофанова на все ток-шоу, кто послезавтра вспомнит Митрофанова? Или генерала Овчинского? Телевидение и радио делает людей знаменитыми. Подлинная звезда загорится сама. И будет гореть. Подлинная звезда. Почему  мы  столько лет помним несуществующего Литвинова и "Здравствуй, дружок". Он вызывает у людей ностальгическую улыбку. Мы помним Юру Сенкевича. Мы помним Леву Николаева.

Звезда говорит то, что другие не говорят. А если человек по должности звезда, как в штатном расписании "звезда I-ой категории", то - увы! - это не то.

Вопрос: У нас есть переизбыток контента, на что жалуются многие журналисты.  И действительно, сложно сказать то, что не сказали другие.

Анатолий Лысенко: Очень многое повторяется. Объем информации сыпется огромный. Но я почти не слышал на радио таких слов: "Недавно прочитал книжку. Хочу с вами поделиться". Или у ведущих нет времени читать книги. Или они не хотят делиться.  Но я очень редко это слышу. А ведь в книгах можно найти то, чего другие не говорят.   Вместо этого,  идет повтор верхнего слоя интернета, даже без копания. Я слабый специалист в этих вещах, но начинаешь рыться и находишь что-то интересное.   В основном, используют поверхностный слой, где плавает что-то и оттуда черпают.

Наталья Власова: Позволю свою точку зрения высказать, которая меня лично касается. Это, конечно,  отсутствие достаточного свободного времени и большое количество рутинных дел. Это нарушение правильного баланса без времени на собственное развитие, которое позволяет тебе быть более мудрым, более правильным в своих поступках.

Анатолий Лысенко: И в связи с этим соображение про менеджера. Менеджер, если он хочет чего-то добиться, он должен быть менеджером, который вызовет журналиста и скажет: "Ну что ж ты, ёксель-моксель, вот я тут прочитал потрясающую вещь, которую никто не тронул, и мы прошлёпали мимо. Надо же это делать. Вот давай делай это!" Вот это менеджер.
Если я когда-нибудь услышу звезду, которая рассказывает то, чего я не слышал или не знаю, то я буду его искать.

В моей молодости были массовый пошив и индпошив.  Массовый пошив - это о чем Ильф и Петров говорили: очень похоже на то, как будто бегемот жевал долгие годы, а потом выплюнул в товаропроводящую сеть. А был индпошив.
Вот индпошива не хватает. Будут ведущие индпошива - за них будут биться.

Вместе-радио