Дмитрий Грозный: «Я должен продать героя публике»

- Дмитрий, судя по вашим публикациям, интервью – сегодня едва ли не единственный журналистский жанр (если не считать ресторанной критики), в котором вы работаете…

– Как минимум, один из главных. Изредка удается выкроить время на стори и репортажи. Я ведь все-таки, можно сказать, газетный функционер. Ежедневная газета –это конвейер: несколько совещаний в день, обсуждение новостей, первой полосы, главного заголовка, рецензирование. Плюс отдельная песня – пятничный номер. Так что всё остальное делается по остаточному принципу, почти всегда на бегу. Интервью я занимаюсь, потому что хочется не сидеть в офисе, а видеть, что происходит вокруг, видеть интересных людей и узнавать что-то новое от них. Наверное, поэтому я периодически снимаю телефонную трубку и начинаю звонить кому-то, предлагая встретиться и пообщаться.

- Сколько обычно проходит от замысла беседы до публикации интервью?

- Кто-то готов встретиться сразу же, с кем-то ты можешь договариваться месяц, полгода, год. Интервью, которое вышло в газете – это вершина айсберга, зачастую сам процесс подготовки и организации этой встречи гораздо труднее и увлекательнее, нежели работа с текстом. Порой приходится преодолевать множество препятствий. Бывает, что ты взял интервью, расшифровал, подготовил текст, человек потом его несколько месяцев согласовывает и вдруг говорит: мне это не нужно, не хочу я. И вот нужно убедить собеседника, объяснить, что его мнение очень хотят узнать читатели…

- Вы работаете не только над своими интервью. В чем состоит ваша работа как редактора?

- В первую очередь редактор должен понять, что именно этот человек нужен нашим читателям, а потом найти журналиста, который поговорит с этим товарищем лучше, чем кто бы то ни было. Или сказать журналисту, который предложил сделать беседу: да, этот персонаж нам нужен, а этот, наоборот, не нужен.

- Кто, как правило, является иницитором интервью – редактор или журналист? Бывает ли так, что представители ньюсмейкера обращаются к вам с просьбой предоставить площадку их клиенту для высказывания?

- Наверно, процентах в восьмидесяти случаев сделать интервью журналисту предлагаю я сам, в двадцати – они. Но, понятно, что это соотношение может меняться в зависимости от сезона, коньюнктуры и проч.

Я как редактор заинтересован в том, чтобы интервью прочитало как можно больше людей. Выражаясь грубым журналистским языком, я должен продать героя публике. И, соответственно, наилучшим образом его презентовать. Это делается посредством анонсов, заголовка, лида…

При этом важно не обмануть ожиданий читателя – нельзя уподобляться таблоидам,которые выносят на первую полосу сенсационную фразу, которая, возможно, к теме интервью имеет мало отношения. Работа продолжается и после того, как интервью согласовано. Иногда переставляешь вопросы, сокращаешь длинноты, если боишься, что читатель в этот момент заснёт. Моя цель, чтобы потребитель не просто заглотил крючок, остановившись на этом развороте, но заглотил его с удовольствием и дочитав до конца, понял, что его ожидания не обмануты.

- Существует универсальный рецепт удачного интервью?

- Я боюсь, что буду говорить какие-то прописные истины… Бывает, что журналист, встречаясь с очень известным и уважаемым человеком, смотрит на него снизу вверх. Безусловно, это заранее проигрышная позиция. Текст в таком случае может получиться, только если герой интервью проявил к тебе великодушие. Другая крайность: журналист хочет продемонстрировать свою компетентность и крутизну и больше показывает себя, чем собеседника. И тогда получается, что вопрос – тридцать, сорок строк, ответ – одна.

- Вы ощущаете конфликто интересов? С одной стороны, вы должны ради читателя задавать неудобные вопросы, с другой – человек доверился вам, тратит на вас свою единственную жизнь…

- Конфликт интересов есть всегда и везде. В любой деятельности нужно находить какие-то компромиссы. Безусловно, я благодарен уделившему мне время, но интересы читателй – это святое.

Но есть, конечно, разные приемы. Если я опасаюсь, что какой то вопрос может вызвать фатальную реакцию и беседа после этого будет закончена, конечно, я не стану этого делать на первых минутах разговора. Хотя, может быть, это было бы очень эффектно.

А значит, в любом случае газета не останется без материала. У тебя всё равно что-то будет. Но это касается газетного интервью. У меня был небольшой опыт работы на ТВ, я в прямом эфире каждую неделю брал одно – два интервью. И там разговор уже строится совсем по-другому.

- В чем отличие газетного интервью от телевизионного?

- Понятно, что телевизионная беседа должна быть динамичной: на экране форма, энергетика, эмоции зачастую важнее содержания.

Во время газетного интервью я с удовольствием буду слушать как человек рассуждает: у меня бывали случаи, когда ответ на вопрос занимал минут 20 или даже больше. Бывает категорически важно – не прерывать собеседника. Но во время телебесед все это – непозволительная роскошь.

В остальном принципиальных различий нет, главное - заранее подумать о чём, собственно, надо говорить с этим конкретным человеком. Иногда нужно потратить минуту, иногда подумать день, иногда неделю. Если ты подумал, то тогда разговор точно сложится. Это банальная вещь, но нужно готовиться к интервью, нужно потратить на это время. Если ты этого не сделал, то лучше на интервью вообще не ходить.

- Готовитесь ли вы к интервью психологически?

- Безусловно, очень важен первый вопрос. У меня было интервью с Русланом Хасбулатовым, посвященное событиям девяносто третьего года. Понятно, что человек уже тысячу раз об этом рассказывал. Нужно было придумать какой-то нестандартный ход для начала беседы, и я у него спросил, с кем бы он выкурил «трубку мира» - он же известный любитель трубки. И он начал вспоминать какие-то истории студенческие… Потом я его спросил про учебники, которые он пишет. Он сразу пошел к шкафу, стал показывать свои книги, которые он написал для таких студентов, для сяких студентов. И человек, который за пять минут до этого сказал, что у него очень мало времени и вообще, совершенно не расположенный разговаривать, после этого с удовольствием уселся в кресле, и мы с ним замечательнейшим образом поговорили.

Помню, я встречался я с Борисом Титовым, омбудсменом по делам предпринимателей. Мы сидим у него в кабинете, его бесконечно отвлекают, он нервничает, явно куда-то торопится. И тут я от его помощницы я случайно слышу, что оказывается он сегодня еще не обедал. И стало понятно, что человек банально хочет есть. А я приехал в Москву ночным поездом, где выдают сухпаек: колбаса, сыр, ещё что-то. Тогда я просто-напросто вытащил эту колбасу, мы ее разложили на какой-то пластиковой терелочке и беседа вошла совсем в другое русло. Так что колбаса – ключ к сердцу собеседника. Даже миллиардера, владельца «Абрау-Дюрсо» и много чего.

- Ваша беседа с Язовым – одно из лучших интервью, которое я читал в своей жизни.

- Это совершенно особая история. Когда у нас готовился номер к двадцатилетию путча, хотелось найти героя тех времён. Выбор был невелик: кто-то умер, кто-то покончил с собой. Кто остается? Язов, Руцкой… Мне хотелось поговорить именно с бывшим министром обороны, я по первой профессии военный. То есть у меня был еще и личный интерес, это всегда важно для журналиста. И я стал звонить в разные советы ветеранов. Там бесконечно что-то обещали: мы поговорим, мы узнаем, и всё это не заканчивалось ничем.

- Язов до сих пор служит инспектором Министерства обороны…

- Министерство как раз и посылало в эти советы. И оставалось уже не очень много времени, а я не приближался к Язову ни на миллиметр. Я стал искать тупо контакты в интернете. И нашёл какой-то номер, звоню. Снимает трубку женщина. Я спрашиваю: можно Дмитрия Тимофеевича? Она отвечает: можно. Подходит к телефону Дмитрий Тимофеевич. Оказалось, что я звоню по домашнему телефону Язова. И вот у меня минута, чтобы убедить человека восьмидесяти шести лет дать интервью о путче, что он делал уже миллион раз. Буквально через несколько дней мы встретились.

- Что вы ему сказали?

- Честно говоря, я не очень хорошо помню. Дмитрий Тимофеевич мне потом рассказал, что согласился побеседовать со мной, потому что я из Ленинграда, а с Ленинградом у него многое связано. Никогда не знаешь что сработает. Но всегда можно использовать все возможности, нужно идти до конца. Если долго мучиться, что-нибудь получится.

- Инициатива интервью с Михаилом Мирилашвили исходила от вас?

- Да, конечно. Человек известный, у него неоднозначная репутация... Но он один из крупнейших предпринимателей города, который безусловно известен и интересен всем читателям «Делового Петербурга». Всем хочется узнать, как у него там сейчас, чем занимается… Но человек он закрытый, большую часть времени проводит в Израиле и категорически отказался встречаться лично. Чрезвычайно редко бывает, когда я соглашаюсь на то, чтобы интервью проходило вот так: ты отсылаешь вопросы, тебе присылают ответы. На моей памяти таких материалов было три. Интервью с Альфредом Кохом к юбилею приватизации, интервью с Джейми Оливером , когда он открывал свой первый ресторан в России. Оливер - самый популярный и самый богатый повар на Земле. Он до сих пор ни разу не приехал в Россию, и полноценное интервью с ним появилось только в газете «Деловой Петербург» - потому что в течение нескольких месяцев я об этом договаривался, отсылал разные версии вопросов и в конечном итоге он на какую-то часть ответил. Третье такое интервью – с Мирилашвили. Да, я прекрасно понимал все риски: ты не управляешь процессом беседы, не можешь доспросить собеседника, когда это необходимо и т. д. Но в данном случае я был уверен, что даже такое письменное интервью для читателей полезнее, чем полное его отсутствие. Кстати, в случае с Кохом, который тоже отвечал заочно, как мне потом рассказывали, было ощущение беседы «здесь и сейчас».

-Вы хотели бы взять интервью у Путина?

-Конечно. Владимир Владимирович Путин как человек, который обучался в органах государственной безопасности, знает, как манипулировать собеседником, поставить его, может быть, в неудобое положение, уйти от вопроса. Может быть, я бы потерпел в этом разговоре поражение, но попытка не пытка. Ввяжемся в бой, а там посмотрим. Делай, что должно, и будь, что будет.

- А если бы интервью с Путиным предполагало один-единственный вопрос?

- Одно дело, если это происходит в рамках пресс-конференции, на которой сидит пятьсот журналистов, другое дело - он пробегает мимо, и я его поймал за рукав. Третье- вот он входит в комнату, и я вхожу в комнату, и он говорит: «Ну что, Дмитрий Валерьевич, спрашивайте. У вас одна минута». И, наверное, это всё будут совершенно разные вопросы. Вот я посмотрю ему в глаза и, может быть, пойму, что зря я месяц думал над этим вопросом, и задам совершенно другой.

Беседовал Сергей Князев

Lenizdat.ru