Шансонизация и сексизм

Одна моя знакомая говорила, что если девушка поздним вечером ловит машину и слышит в салоне песни Гребенщикова, то может садиться безо всякой опаски. Человек, слушающий в машине Гребенщикова, для девушек ночью не представляет никакой угрозы. Наверное, днем тоже. Я думаю, это одна из самых верных характеристик творчества Бориса Гребенщикова.

Соответственно, если девушка, остановив ночью машину, слышит из салона другие песни, могут быть варианты.

БЛАТНАЯ ПЕСНЯ КАК АГЕНТ РУССКОГО ЯЗЫКА

Коллективный российский автолюбитель в большинстве своем слушает русский шансон. В Москве это еще не так заметно, но в регионах эфир, умы и души захватила уголовная субкультура. «Радио шансон» несется почти из каждой автофорточки. А есть еще радио «Милицейская волна», у которого иногда хочется спросить: они, вообще, за кого?

Да и в Москве - тоже люди живут. Чего стоит радостная афиша: «Русский шансон в Кремле!». Уже и в Кремле. Так и рисуется картинка: пришли в Кремль депутаты, чиновники, послы всякие, сидят на корточках под золоченой лепниной эпохи Павла Бородина, тянут лениво чинарики и ждут модернизации.

Однажды на какой-то литературной вечеринке я разговорился с украинским поэтом-националистом. С бендеровским упрямством он доказывал мне, что российский менталитет - уголовный. И уголовные ценности лежат в основе российского общественного быта. Тогда в кабаках Львова как раз запретили петь по-русски, потому что любая русская песня в ресторане была блатной. Так вот, поэт уверял меня, что ни в одной стране больше нет собственной блатной песенной субкультуры. И во всех сопредельных странах блатная песня - обязательно русскоязычная (сидели-то всё равно все у нас, на Колыме).

Из этой ли посылки, или еще из каких-то соображений, поэт-бендеровец и выводил свой постулат о том, что уголовное мировоззрение есть основа русской системы ценностей. Что и выражается в той огромной роли, которую криминальная субкультура играет в российском обиходе. Заодно инфицируя посредством блатной песни окрестные страны.

То есть не русский язык - агент «русского мира», а блатная песня - агент русского языка. Работает, и работает эффективно. Вот, во Львове и вздыбились под благовидным предлогом охранения общественной морали от морали уголовной.

Можно, конечно, гордиться культуртрегерством блатной песни. Кажется, идеологи русского шансона (а также концепции «русского мира») этого еще не углядели.

А можно предположить, что Россия - действительно, единственная страна в мире, имеющая отдельную и мощную блатную субкультуру. Не сленг, а именно субкультуру - со своим фольклором, словарем, присказками, песнями, официальными творческими конкурсами и даже своими СМИ. (Вообще-то, есть еще одна страна, но о ней чуть позже.)

СТАТИСТИКА ЗНАЕТ НЕ ВСЕ

Степень проникновения уголовной субкультуры во все слои нашего общества высока. Массив влияния таков, что уже неловко называть субкультурой - это больше похоже на мейнстрим.

Конечно, из объяснений сразу приходит на ум широкий охват советского населения тюрьмой в сталинские времена. То, что теперь называют эффективным менеджментом, предполагало большое количество заключенных, решавших задачи политического и народнохозяйственного строительства. Сидельцев было много, не меньше - охранявших. Тюрьма была значительной и значимой частью страны. Почти во всякой семье на глубине трех поколений можно обнаружить достаточно близкое знакомство с темой.

Даже фольклор пионерских лагерей и тот каким-то странным образом происходил из зон-малолеток: «Мама, милая мама, я тебя не ругаю, что меня ты так рано в лагеря отдала...». Это ведь не пионерская песня. И как оно физически перетекло из малолеток в пионерлагеря - уму непостижимо. Видимо, еще в те раннесталинские времена, когда пролетарский режим считал уголовников «социально близкими» (в пику буржуям), а пионерские лагеря были разновидностью ГОПов - городских общежитий пролетариата (отсюда «гопники») и прочих макаренковских колоний для трудных подростков.

Историческое и нынешнее количество сидельцев, безусловно, влияет на распространение блатной субкультуры. Еще одна страна, где уголовная среда создала свою субкультуру, вышедшую за пределы тюрем, - это США. США и Россия с заметным отрывом лидируют по числу заключенных (в процентном отношении к населению). В США наиболее яркое проявление уголовной субкультуры имеет заметный расовый окрас: рэп - песни черной криминальной среды. Негритянский блатняк.

И вот - злая насмешка истории над идеологическими баталиями Хомякова и Чаадаева. Современный «славянофил» слушает русский блатняк, а современный «западник» - блатняк негритянский. Но все равно блатняк. И хотя они по-прежнему непримиримы, но не такая уж и большая идеологическая разница теперь между ними. В общем-то, только в ритме. Ну, еще в штанах с провисшей мотней. А по сути, как ни собирай, все равно пулемет получается. Как говорит в таких случаях писатель Пелевин, сила ночи, сила дня - субстанционально неразличимы.

Как тут не вспомнить вредоносный пассаж Свинаренко и Коха о том, что русские - это те же негры. Только такие негры, которые совсем прогнали и убили своих белых. Если бы в США вместо Линкольна был Ленин, американцы сейчас имели бы то же самое. Но это уже другая тема. И в любом случае, в США уголовная субкультура достаточно четко локализована и устойчиво сохраняет свою маргинальность. Даже при том, что представители творческих элит проявляют к ней интерес. Все-таки у них был Линкольн, а не Ленин. Влиятельному политику и простому чиновнику там в голову не придет ботать по фене. У нас, если судить по речи и музыкальным пристрастиям, - полная конвергенция.

Можно еще обсуждать, несет ли рэп в американскую жизнь уголовные ценности. Или интерес американских творческих элит к рэпу, наоборот, на волне моды облагородил это песенное направление и вырвал его из криминальной среды. Но, сознаюсь, в негритянском блатняке не так силен, как в русском. Видимо, все-таки славянофил.

Предположу, что влияние уголовной субкультуры в российском обществе гораздо выше простой статистической пропорции - отношения числа заключенных ко всему населению. Это можно рассчитать, сопоставив аудитории радиостанций и телеканалов, проповедующих уголовные ценности, с количеством заключенных. Погруженность общества в эту тему в разы превышает долю осужденных, даже если взять долю осужденных нарастающим итогом. Помимо статистики есть тут еще какая-то общественная предрасположенность.

ЭТИМОЛОГИЯ И ЭТИОЛОГИЯ

В советское время блатная песня составляла контркультуру и была записана на бобинах вперемешку с песнями белогвардейцев. В «Окурочке» Алешковского политики было не меньше, чем уголовной романтики. Галич и Токарев были рядом. Это был протест. Отсюда очарование микробунта: слушая блатные песни, интеллигент и рабочий выпадали из советского строя.

В период официального освобождения мозгов от тоталитаризма резко вырос интерес к маргиналиям, к альтернативным формам мироощущения. Лингвисты бросились изучать феню. Вспоминаю, как на научной конференции в конце 80-х целая секция была посвящена уголовному арго. А два докторанта, вернувшиеся из двухчасовой фольклорной экспедиции в СИЗО, были просто счастливы. И тут же стали героями науки, примерно как Пржевальский. Разрешенный, вырвавшийся из-под ограничений блатняк не только сам торил дорогу, но и всячески пестовался общественным интересом, причем даже представителями научных и творческих элит.

Переоценивая политическое прошлое, страна зачитывалась романами и статьями, разоблачающими сталинские репрессии. Обильно пошли публикации о политзеках и зеках. Соответственно, эта литература чрезвычайно широко познакомила общество с лагерными нормами и нравами (если еще кто был не знаком). Герой таких романов и фильмов непременно становился жертвой репрессий и попадал в лагерь, боролся там за жизнь и человеческое достоинство. Так политическая героика еще раз, уже после перестройки, усилила романтический флер тюрьмы. Герой и тюрьма - это близко. У нас это всегда близко.

Стали широко издаваться словари арго, ранее существовавшие только в системе НКВД-МГБ-МВД. Один мой хороший товарищ, Фима Жиганец, как раз автор одного из словарей блатного языка, прославился в ту пору переводами классики на офенькин язык. Когда он читал переложение письма Татьяны на блатную музыку («Я тусанула вам маляву // Хуль тут еще соображать...»), публика валилась со стульев от хохота. Или вот еще, лермонтовское:

Без конвоя выломлюсь на трассе
В непонятке маякнет бульвар
Ночь нишкнет, как жулик на атасе
И звезда с звездою трет базар...

Это было свежо.

Волна перестроечных разоблачений сошла. А широкое знакомство с темой осталось.

Конечно, уголовная субкультура - это больше, чем просто блатные песни. Это система ценностей, имевшая немалое количество исторических причин для распространения.

ПОТОМУ ЧТО В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ ДО СИХ ПОР НЕТ СЕКСА

Я, наверное, даже специально позову Фиму сюда, в комментарии «Слона», чтобы он ответил: как же так вышло, что блатная субкультура, имеющая вполне объяснимые причины занимать в нашей стране изрядную долю культурной периферии, стала культурным мейнстримом? Уже и политикам незазорно признавать двоемирие: есть жизнь по закону и жизнь «по понятиям». При этом «понятия» являются высшей инстанцией - когда закон беспомощен (а это почти всегда), за справедливость отвечают «понятия».

Я думаю, столь широкое и глубокое внедрение уголовных «понятий» в общественное сознание объясняется не только политическими причинами, но и отсутствием публично признаваемых сексистских стандартов.

В американской культуре образцы надлежащего поведения мужчин и женщин детально были прописаны вестернами. Это огромный пласт культуры, в котором мужчины легально мужественны, а женщины легально женственны. Вестерны дали базовые ориентиры должного поведения, где через мужские и женские роли прописывались достаточно примитивные представления о достоинстве, о честности, о доблести. О добре и зле. Даже пародии на вестерны подчеркивают эту простецкую, но ориентирующую дихотомию: в «Лимонадном Джо» плохие парни - в черном, а хорошие - в белом. Все четко и понятно.

Советский публичный персонаж (да и после перестройки мало что поменялось) был бесполым, либо его сексуальность была задавлена и задвинута. Образ всесоюзного героя-любовника воплощал Андрей Мягков. А сексуальность Ланового или Дорониной оставалась за скобками официального признания их талантов. Тогда как маскулинность Иствуда или сексапильность Джейн Фонды создавали самое ядро их творческого реноме. На этом строились их образы и образцы, которые они давали своему народу.

Не имея гормонального напряжения, наши герои не могли искренне формировать настоящих, базовых ценностей. Не на что было опираться, неоткуда было судить. А революционные ценности, хотя и предлагали необходимые образцы плохого-хорошего на первых порах, но не учитывали природу человека и поэтому быстро обесцветились. Стандарты личного поведения для широких масс оказались пусты.

Пока их не предложила уголовная субкультура. Не имея никаких высоких целей, кроме установления взаимоотношений между людьми на основании их личных качеств, блатная субкультура дает простые и понятные, бытовые образцы надлежащего поведения.

Потребность молодых людей в образцах маскулинности великолепно удовлетворяется блатными манерами. Отсюда почти весь мачизм у нас - подворотный. Наиболее простые и массовые образцы поведения для девушек описываются сочным словом «маруха». (Вдруг кто не знает - читайте словарь Фимы Жиганца).

Примитивность этих образцов граничит с их фундаментальностью и обеспечивает их функциональность. Самые яркие фильмы, пропагандирующие уголовные ценности, - «Бумер» и «Бригада» - с античной ясностью дают понять, что такое дружба, преданность, предательство. На языке простого человека. Именно в криминальной системе ценностей, как поясняют нам эти фильмы, предельный выбор влечет предельную ответственность. Проще говоря, цена предательства - смерть. Любой человек скажет, что это - настоящие ценности высокой пробы. Не то, что в рыхлом быту или в лживом общественном обиходе. Конфликт долга и чувства в «Бумере» - это классический конфликт античной трагедии, он так же прост и пределен, так же рассказан с большим накалом, позволяющим кристаллизовать природу человеческих отношений. Это очень хорошо сделанный фильм, сослуживший очень плохую службу.

В быту мы обычно не воплощаем предельных образцов надлежащего поведения. Это - сфера художественного или фольклорного осмысления, где и формируются стандарты. Советский Союз бытовые стандарты повытравил, народу взять их было негде. Новая Россия все время была не о том. А тут открылась и взошла на перестроечных дрожжах готовая система ценностей, в которой просто и ясно указано, каким надлежит быть мужчине, женщине и человеку. По всему кругу метафизических и экзистенциальных вопросов.

Ворчать и сетовать бесполезно, как и пытаться выдернуть народ из этой системы ценностей. Народ в никуда не перейдет. Вестерны нужны. Их место пытаются занять фильмы про спецназ, ментов и все такое. Но эти образцы «настоящести» все равно происходят из уголовной системы ценностей и неизбежно называются «Ментовские войны». В них драматический конфликт строится в обход закона, уголовен и судится по уголовным меркам. Вне криминально-спецназовской тематики простых и народных образцов «настоящего человека» нет.

Коллаж: http://www.minus-shanson.com/