Валерий Панюшкин: "Главная социальная проблема – это неосознанность потребности в свободе.

Валерий Панюшкин, специальный корреспондент газеты «Ведомости» провел мастер-класс на четвертом этапе Фестиваля «Вместе – радио» в Санкт-Петербурге. Он поделился своим опытом работы в социальной журналистике, после чего, по следам  выступления, ответил на несколько вопросов корреспондента ФНР Ольги Ким.

Вы считаете, что социальная журналистика безнадежна. И, тем не менее, вы ею занимаетесь. Одну из причин вы назвали – это впечатления, которыми хочется поделиться. А что еще толкает вас к этому?

Я не знаю, кто выдумал эту фразу, но, в общем-то, очень верю, что я. Фраза такая: «игра, в которую можно выиграть, не стоит свеч». Просто куда интереснее заниматься безнадежными вещами, чем вещами, в которых понятен бизнес-план. Есть какие-то вещи, например, преодоление смерти, про которую понятно, что преодолеть ее невозможно. И, тем не менее, ее преодолением лучшие умы человечества занимаются в течение всей истории разными способами. Художники, богословы, врачи, ученые, писатели, все. При том, что заведомо известно, что преодолеть ее нельзя. Это просто наиболее благородный вид деятельности, которую может предпринять человек.  

Ваш второй тезис – главному редактору «социалка» не интересна, но его всегда можно обмануть или договориться. Всегда ли вам это удавалось или были такие случаи, когда от материала все-таки приходилось отказываться?

Конечно, были случаи, когда приходилось отказываться. Да.

О чем были эти материалы?

Ну, вот не далее, как две недели назад я отказался от публикации в газете «Ведомости» статьи про детей, больных раком крови. Потому что статья не подходила под формат «Ведомостей». И надо было либо исправить ее слишком сильно под формат, либо отказаться от ее публикации. И мы тогда с главным редактором, которая сама понимала, что от исправления статьи, она станет хуже, мы подумали, что правильнее будет не сейчас исправить ее под формат «Ведомостей», а там через пару недель опубликовать ее в приложении «Пятница» к «Ведомостям», которая может быть менее читаема, но во всяком случае люди, которые читают «Пятницу», интересуются социальными проблемами больше, чем люди, которые читают «Ведомости» и интересуются в основном финансами и бизнесом. То есть понятно, что могут быть некоторые неудачи, но также понятно и то, что неудачи не должны быть поводом для того, чтобы прекратить предпринимать попытки.

А что вы делаете в таких случаях – кладете материал в стол или предлагаете его в другие издания?

Ну, вот этот конкретный материал, как я уже сказал, выйдет в приложении. И на самом деле за всю мою жизнь нет ни одного неопубликованного текста. Так или иначе, они как-то публикуются. Может быть не сразу, может быть их нужно как-то переделать, но у меня нет ощущения, что есть еще целый корпус моих работ, который пылится в столе и ждет лучшего времени. Нет. Способ донести свои соображения или некоторую информацию, которую ты считаешь важной, может быть найден. Только нужно его искать.

В Газете.Ру вы в общем-то писали о чем хотели. Почему перестали вести свою колонку?

Во-первых, я перестал вести колонку, потому что пошел работать в «Ведомости» и надеюсь скоро начать вести подобную колонку в этом издании. Но есть некоторое ощущение слишком большой комфортности. То есть когда ты делаешь что-то много лет, все уже знают, что это стоит на этом конкретном месте. И ни для кого это не является никаким крючком. И ты сам, когда делаешь одно и то же на одном и том же месте, уже начинаешь делать это слишком механистично, слишком профессионально. Не зря ведь психологи утверждают, что каждые семь лет надо менять работу, просто потому что тебе становится трудно и ты начинаешь искать новые способы. А если не трудно, то заставить себя как-то совершенствоваться, когда тебе все аплодируют и говорят: «Вау!», это очень трудно.

В ваших материалах часто фигурируют члены вашей семьи. Почему?

Во-первых, я люблю свою семью. Во-вторых, мне кажется, что есть некоторая странная вещь, странная мода на то, чтобы быть плохим. То есть люди могут рассказывать про то, как они прожигают жизнь впустую, меняют любовников, вот это нормальная тема для общения. А то, что ты любишь жену и детей, это как-то стыдно немножко, мол, что за фигня. Почему это стыдно? Это нормально, это хорошо. Это еще и потому, что я настаиваю на том, что все, о чем я пишу, будь то политика или экономика, или оранжевая революция в Киеве, это касается меня, моих детей, моей жены, мамы, папы.

А как они к этому относятся?

По-разному. У журналистов все-таки есть некоторая принципиальная чуть большая открытость, чем у частного человека. Мой сын как-то пенял мне за то, что я написал, что учил его, как надевается презерватив. Он говорит: ну что ты прям? Неудобно, девочки на курсе. А я ему говорю: глупый ты. Теперь все девочки на курсе знают, что ты умеешь надевать презерватив. Это же хорошо! То есть реакции бывают разные, но, в общем, скорее какие-то положительные. Другое дело, что есть некоторое внутреннее ощущение, когда ты рассказываешь общественно-значимые истории, происходящие с твоей семьей, или когда ты вторгаешься в личную жизнь членов своей семьи. Стараюсь, конечно, рассказывать истории, которые что-то значат общественное, но при этом не вторгаться в их личную жизнь.

Зачем вы уходили в глянец?

Это была истерика. Просто когда поле политики сужается все больше, ты начинаешь испытывать некоторое ощущение удушья. И я подумал, что надо уйти в какую-то внутреннюю эмиграцию, и попытаться говорить с людьми на каком-то другом, куда более бытовом языке. Но я ошибался. За два месяца работы в глянцевом журнале, я понял, что ощущаю себя уточкой Серой Шейкой, которая сломала крылышко, сидит в пруду и смотрит, как там другие птицы летят в теплые страны. И даже понимая, что там открыт сезон охоты на этих летящих птиц, их отстреливают со страшной силой, даже ночами, используя тепловизор,  отказать себе в инстинкте лететь в теплые страны птица не может. Поэтому я два месяца посидел в пруду и понял, что лучше пусть я сдохну на этом сужающемся поле, чем затоскую навсегда в глянцевом журнале. Но это не значит, что глянцевой журналистикой заниматься нельзя, ею заниматься можно, и я ею занимаюсь, время от времени что-то пишу в глянцевые журналы, но просто для меня это не должно быть основным делом. А как факультатив – отлично.

Какое радио вы слушаете? И почему?

Я слушаю «Эхо Москвы». Потому что мало, что есть еще. Иногда я слушаю «Серебряный дождь», там бывает какая-то музыка, которой не бывает на других радиостанциях, чуть более утонченная. И там вот этот абсолютно бизнесовый закон жесткой ротации работает в меньшей степени. Поэтому если я слушаю какую-то музыкальную станцию, то это «Серебряный дождь».

А чего вам лично не хватает сейчас на нашем радио?

Конечно же, не хватает осмысленных новостей. Даже «Эхо Москвы» сдвигается в этом смысле куда-то в комментарии и рассуждения бесконечные. При том, что еще несколько лет назад главное, что они делали – это были все-таки новости. Еще раз говорю, что не просто новости, а именно осмысленные новости. То есть отобранные по степени важности, объясненные. Вот не хватает некоторой создающейся картины. Точно так же на развлекательных, музыкальных станциях… Мне на самом деле очень не хватает станции, которая создавала бы некоторую картину. Потому что, собственно говоря, музыкальная станция является неким таким коммерческим ларьком, которая продает, а не информирует. Даже музыку, которая является не рекламой, а контентом, даже музыку станция продает, а не показывает мне.

Какие, на ваш взгляд, сейчас три самые важные, самые серьезные социальные проблемы?

Главная социальная проблема – это неосознанность потребности в свободе. То есть все прочее – Путин, политика власти, отмена выборов губернаторов и т.д. – это неосознанность потребности. Мало кто понимает, что свобода необходима. Вторая главная социальная проблема – это безответственность. То есть мало кто, принимая решения любого уровня, принимает на себя и ответственность за эти решения. И дальше это может быть уже проявлено где угодно. В той же истории с детьми, больными раком крови: центр трансплантации построили, а кто будет платить за поиск доноров костного мозга – непонятно. Никто. Если ты сделал такой центр, то тогда надо же там с чем-то работать. Ты дал человеку еду, но не дал ему ложку, вилку, то есть то, чем он может запихнуть эту еду в рот, более того, у него руки связаны за спиной. Он не может воспользоваться даже тем прекрасным делом, которое осуществлено, просто потому что принимая решение, ты не просчитываешь ответственности. И это на любом уровне в любом деле. Третья проблема – вот от таких общих, чисто теоретических проблем, перейдем к практической – дети. Дети являются огромной проблемой во всех проявлениях. Во всем, что касается детей в России, происходит какой-то ужас. Вот тут как раз детский смех на заднем плане. Потому что детей не любят, детей не хотят, детей не жалеют, детей не ценят и т.д. И это опять же проявляется во всех сферах, начиная с экономической политики и заканчивая политикой в области усыновления.

Человек, решивший заняться социальной журналистикой, о чем должен помнить в первую очередь?

Человек, решивший заняться социальной журналистикой, должен получить впечатление, которое он не забудет никогда. В этом смысле, например, у какого-нибудь нациста больше шансов заняться социальной журналистикой, потому что ощущение обиды за нацию – оно его жжет. Они могут все это неправильно понимать, мы можем спорить, мы можем бить друг другу морду, мы можем, в конце концов, начать за это войну, но есть одна причина, по которой я уважаю нацистов – они пассионарны, им не все равно. Для того, чтобы заниматься социальной журналистикой, человеку должно быть не все равно.

Что может заставить вас перестать быть журналистом?

Прямая физическая угроза детям.

Интервью Ольги Ким (Фонд независимого радиовещания)