Главный редактор нового OpenSpace.ru (и бывший главный редактор «Коммерсант Власть») и главный редактор телеканала «Дождь» — о цензуре, самоцензуре и о том, почему политика стала важнее культуры.
Максим Ковальский и Михаил Зыгарь
Ковальский: Я бы сказал, что это уже целенаправленный отбор людей, которые приседают и говорят: «Я буду имбецилом всю свою жизнь до конца». То, что вы говорите, правильно, просто мы пропускаем тут слово «политическое». Если мы говорим «политическая цензура», тогда надо говорить и «политическая самоцензура». Пример с матом здесь не очень точен. Важно понимать, чем мотивированы решения, какими соображениями руководствуется журналист, который готовит материал, или редактор, который решает, ставить его или нет. Если он снимает, думая о читателе, какие бы это соображения ни были, это не цензура. А если он думает о начальстве, это самоцензура. Если он в каком-то материале уберет прилагательное «розовый», потому что он знает, что Алексей Алексеевич Громов (заместитель руководителя администрации президента. — Прим. ред.) не любит розовый цвет и всегда звонит, например, это самоцензура типичная. Но снаружи это увидеть сложно. Бывают, конечно, люди, лицо которых искажено десятилетиями самоцензуры. Их легко узнать — такие одутловатые парни. Но в целом самоцензуру довольно трудно распознать.Ковальский: Изменения в СМИ, которые мы наблюдаем в последнее время, — это следствие общественных изменений. После того как Медведев в сентябре отрекся, общественное недовольство стало явным, но когда люди оказались на улицах, власти были к этому не готовы и стали более нервно относиться к тому, что пишут журналисты. У них руки стали доходить до того, что раньше было ниже порога их интересов. Например, журнал «Власть» никогда им важен не был. А с декабря началось давление на СМИ. Напомню, что уволили тогда не только меня, но и Герасимова (главного редактора радиостанции «Сити-FM». — Прим. ред.). Власти стали нервничать и додавливать те СМИ, которые раньше были им неинтересны.
Зыгарь: Мне не кажется, что это что-то новое. Это продолжение того же, что мы наблюдаем в течение последних лет. Просто пульс бьется то учащенно, то реже, и в более нервные периоды власти реагируют на очень слабенькие раздражители, которые в другое время они бы не заметили. А так — такие вещи происходили и раньше: мы, конечно, по слухам, но помним, как фотография Светланы Медведевой в часах на обложке приложения к газете «Коммерсант» спровоцировала какую-то бурю в стакане воды, которую тоже никто не ожидал. Это все тот же этап в нашей жизни.
Ковальский: Но надо признать, что как только занервничали власти, руководство медиа тоже занервничало. И количество импульсивных решений увеличилось.
Зыгарь: Мне кажется, что самоцензура, которой иногда объясняют подобные «импульсивные решения», — очень искусственное понятие. Допускать мат в эфире — самоцензура или нет? У каждого человека есть какие-то ограничители и страхи, и какую-то часть этих фобий можно назвать самоцензурой. Проблема, по-моему, скорее в том, что у очень многих людей (это касается телевидения в первую очередь) за последние десятилетия атрофировался центр в головном мозге, который отвечает за креативность. Лучше ничего не придумывать, потому что тебе по башке дадут, если ты будешь креативить. И это не самоцензура. Это скорее лень.
Ковальский: Я бы сказал, что это уже целенаправленный отбор людей, которые приседают и говорят: «Я буду имбецилом всю свою жизнь до конца». То, что вы говорите, правильно, просто мы пропускаем тут слово «политическое». Если мы говорим «политическая цензура», тогда надо говорить и «политическая самоцензура». Пример с матом здесь не очень точен. Важно понимать, чем мотивированы решения, какими соображениями руководствуется журналист, который готовит материал, или редактор, который решает, ставить его или нет. Если он снимает, думая о читателе, какие бы это соображения ни были, это не цензура. А если он думает о начальстве, это самоцензура. Если он в каком-то материале уберет прилагательное «розовый», потому что он знает, что Алексей Алексеевич Громов (заместитель руководителя администрации президента. — Прим. ред.) не любит розовый цвет и всегда звонит, например, это самоцензура типичная. Но снаружи это увидеть сложно. Бывают, конечно, люди, лицо которых искажено десятилетиями самоцензуры. Их легко узнать — такие одутловатые парни. Но в целом самоцензуру довольно трудно распознать.
С 1990 года работал в «Коммерсанте», где был корректором, рерайтером, главой службы рерайтеров и выпускающим редактором газеты «Коммерсант». В 1999 году стал главным редактором журнала «Коммерсант-Власть».
В декабре 2011 года был уволен со своего поста владельцем «Коммерсанта» Алишером Усмановым.
В июне 2012 года стал главным редактором сайта Openspace.ru.
Михаил Зыгарь
Пришел в «Коммерсант» в 2000 году. Выпустил две книги: «Война и миф» с репортажами из горячих точек и «Газпром. Новое русское оружие» (вместе с Валерием Панюшкиным и Ириной Резник). В 2009 году ушел на должность заместителя главного редактора журнала «Русский Newsweek».
После закрытия журнала стал главным редактором канала «Дождь».