Разговоры о медиа: Григорий Ревзин и Юрий Сапрыкин

Главный архитектурный критик страны и шеф-редактор компании «Афиша–Рамблер» — о том, зачем нужны колумнисты, как говорить с читателем и что могут изменить слова.

Сапрыкин: Я ужасно неуютно себя чувствую в роли публициста, особенно в последнее время. И в каком-то смысле вам завидую. В том, что вы делали в последние 15–20 лет, сейчас видится некая миссия. Вы объяснили своим многочисленным читателям, что на свете бывает архитектура. Она может быть хорошей или плохой, в ней есть некий смысл, вокруг нее происходят разного рода конфликты, выстраиваются сложные отношения с властью, с большими деньгами, с идеологией и так далее. Подозреваю, что в начале 1990-х годов для среднего читателя «Коммерсанта», в том числе и для меня, этого поля просто не существовало. Ну были вокруг какие-то дома. Но как мещанин во дворянстве, который не понимал, что говорит прозой, ты не осознавал, что за этими домами стоит. У вас была программа, которая в общем реализована. А в нынешней публицистике я программы не вижу, при этом такого рода текстов становится все больше. Мы очутились в мире, населенном мнениями.

Ревзин: Что касается миссии… Я никогда не считал себя миссионером и боялся тех, кто знает, как надо. Это чисто внешний эффект. Есть разные каналы, по которым людям сообщают о смысле их жизни. Они конкурируют между собой. Так получилось, что сегодня эту функцию выполняет прежде всего кино. И еще медиа. Это не то чтобы очень хороший конкурент тому, что было раньше, литературе, например. Это бургеры, победившие стейки. Тем не менее они позволяют в сжатой, доступной и легко усваиваемой форме сообщить некие мысли. Мы оказались в довольно счастливой ситуации. Нашим непосредственным предшественникам не повезло, потому что общество было отравлено советской колумнистикой, порядочный человек просто не мог этим заниматься. Парадигма 1990-х годов — вместо мнений давать информацию. Но интернет снял эту тему. Поиск информации сегодня — это не фокус. Навигация, формирование авторитетного канала, поиск угла зрения — все это стало востребованным, потому что информации слишком много. И из-за того что ты транслируешь свои ­воззрения через медиа, начинаешь выполнять миссио­нерскую функцию. Но я не ощущаю свое дело как миссию. Я задаю ракурс, оптику настраиваю. Причем часто не в ту сторону. Наш общий знакомый Сергей Пархоменко, выступая недавно на «Свободе», — это было в период, когда у нас была революция, а реакция еще не началась, — заявил, что сегодня существуют две партии: партия Сапрыкина и партия Ревзина. Я ему даже написал возмущенное письмо, ­поскольку всегда считал, что мы с вами принадлежим к одной партии.

Сапрыкин: А где же он черту провел?

Ревзин: Да как обычно: хорошие и плохие. Вы были хорошим, потому что вы призываете что-то делать. А я все говорю: ну давайте на это посмотрим.

Сапрыкин: У меня на почве этого делания в какой-то момент началась полная шизофрения. Надо было очередную колонку писать, а я перестал понимать, в каком качестве я ее пишу. В качестве обозревателя «Афиши» или в качестве партийного агитатора? Масса знакомых появилась политических, и вроде бы есть общие ценности, за которые мы все стоим… В общем, сам не замечаешь, как превращаешься в какую-то иерихонскую трубу, которая доносит до читателя партийную точку зрения. Начинаешь пасти народы. А это все-таки другая профессия.

Ревзин: Мне ближе идея, что народы пасутся сами, а ты пытаешься понять, в чем смысл их пасения. Политик — это человек, который говорит, что делать. А колумнист — это человек, который говорит, что ОНИ делают. Мы все знаем, как не надо. А политик — он еще и знает, как надо. По крайней мере он так про себя думает.

Сапрыкин: Вы как-то представляете себе читателя, с которым разговариваете? Он скорее свой или скорее чужой?

Ревзин: Он не свой и не чужой, это человек, с которым ты находишься в диалоге. Он может быть довольно несхожих с тобой взглядов. Одним из самых заинтересованных моих читателей неожиданно оказался Максим Шевченко, который написал однажды целый антитекст, упрекая меня в нелояльности к родному государству в силу еврейского происхождения. Мы очень разные по взглядам люди, почти на противоположных полюсах. Но мне есть о чем с ним разговаривать, и судя по тому, что он написал, ему есть о чем разговаривать со мной. Вообще, мне иногда свойственно самолюбование, я набираю свою фамилию в интернете, и там…

Сапрыкин: Уверяю, вы не один такой.

Ревзин: И что вы получаете — кто ваш читатель? Человек, который использует ваш текст для того, чтобы почувствовать себя очень умным на фоне того, как вы глупы.

Сапрыкин: У меня еще тягостное ощущение от чтения комментариев. Кажется, что есть специальные волшебные слова: как только они появляются в тексте, читатель перестает воспринимать все остальное. Ему кажется, что перед ним не текст, а реклама (или антиреклама) этого слова. «Путин», «Навальный», «патриарх», «хипстеры» и так далее. Стоит его упомянуть, как люди перестают понимать, о чем идет речь, и начинают спорить с какими-то представлениями о Путине и хипстерах, существующими у них в голове.

Григорий Ревзин

Архитектурный критик «Коммерсанта» с 1996 года.Был заместителем главного редактора журнала «Проект Россия» с 1996 по 2000 год, главным редактором журнала «Проект Классика» с 2001 по 2009 год.

Постоянный колумнист журнала GQ. В 2000 и 2008 годах был куратором российского павильона Венецианской архитектурной биеннале. В 2012 году попал на обложку журнала Citizen K.

Юрий Сапрыкин

Работал программным директором «Авторадио» и ведущим «Нашего радио». В 2000 году пришелв журнал «Афиша». C 2003 по 2008 год был главным редактором журнала «Афиша».