«Любой вопрос, кроме вопроса о Кашине»

Со дня избиения Олега Кашина прошло два года. Тогда еще президент Дмитрий Медведев обещал, что преступники будут найдены, но этого так и не произошло. БГ поговорил с журналистом и его адвокатом Рамилем Ахметгалиевым  о том, чем занималось следствие все это время и кого на данный момент можно считать главным подозреваемым.

БГ: Кто занимается расследованием дела о покушении?

Олег Кашин: Следователь Вадим Адольфович Соцков, майор, и это уже третий следователь, которого мы знаем. Предыдущие два следователя — Сергей Голкин и Николай Ущаповский — были генералами, а еще, оказывается, были какие-то промежуточные следователи, которым передавали дело и которых мы не видели и не знаем их имен. Сейчас Соцков находится в стадии чтения дела — как когда-то прежний следователь, Николай Ущаповский. С Ущаповским я виделся, может быть, раза три: о его назначении я узнал из СМИ, сам взял его телефон у коллег из отдела преступности, сам позвонил и сам вызвался встретиться.

БГ: Как движется расследование?

Рамиль Ахметгалиев: Никаких новостей нет. Надо понимать, как работает Следственный комитет, — я сам бывший следователь прокуратуры и немного знаю это изнутри. Есть следователи, они расследуют дело, закрепляют доказательства, допрашивают, назначают экспертизы, отчасти руководят оперативным сопровождением. Есть другая часть, важная для каждого дела, в особенности, для нераскрытого, — оперативное сопровождение. По делу Кашина его проводит центральный аппарат ФСБ России, Служба по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом.

Кашин: А до этого сопровождением занимался МУР, но он из дела куда-то исчез, и нам даже не объяснили, куда и почему.

Ахметгалиев: Когда совершается преступление, эффективность раскрытия и закрепление доказательств зависит от следователя. Например, место преступления должно осматриваться тщательно, и в случае Кашина все было сделано по правилам.

Кашин: Они действительно работали, и экспертизы были проведены гениальные: в деле есть судебно-ботаническая экспертиза, которая показывает, откуда взялись цветы, которые держал в руках один из нападавших на меня людей. Они — из Голландии. То есть качество работы производит впечатление, но не факт, что следователи чего-то достигли.

Ахметгалиев: В первый год следователи работали хорошо, но ситуация изменилась в октябре прошлого года.

Кашин: Когда следователя Голкина сменил следователь Ущаповский. Может, я романтизирую это дело, но была рокировка Путина с Медведевым, а через две недели после этого события неожиданно сменился следователь. Очевидно, Голкин и сам этого не ожидал. Тут есть еще вот какой момент: изначально к делу был привязан Дмитрий Медведев, и смену следователей я воспринимаю как полную ревизию всего его наследия — вместе с часовыми поясами дело Кашина убрали в долгий ящик, потому что оно уже не актуально. Мне очень понятна цепочка: когда меня, избитого, из двора забирала скорая, моя соседка, Елена Погребижская, написала пост в ЖЖ. Журналист Олеся Герасименко, моя приятельница, прочла этот пост и написала редактору «Коммерсанта», Михаилу Михайлину, СМС: «С Кашиным случилось несчастье». Михайлин об этом ничего не знал, поскольку отдыхал на Кипре. Он тут же позвонил пресс-секретарю Медведева, Наталье Тимаковой, с которой раньше работал. И уже на следующий день, в полдень, Медведев сделал заявление, в котором утверждал, что «люди, совершившие нападение на Кашина, будут найдены».

БГ: Кроме гениальной садово-ботанической экспертизы, что еще было сделано?

Кашин: Было проведено детальное исследование одежды, в которой я был в день нападения. Искали частицы металла, и в НИИ криминологии ФСБ таких частиц не нашли. Была проведена экспертиза окурка, который нашли на месте преступления — это был мой окурок, обнаружили мою ДНК. Исследовали найденную во дворе бутылку пива, и тоже — безрезультатно. По экспертизам сделали все, что только можно, мне даже проводили активацию памяти.

БГ: Что это?

Кашин: Насколько я понимаю, у этой процедуры нет процессуального статуса, поэтому протокол оформлялся так, будто я что-то вспомнил и хотел свои воспоминания закрепить. Сам процесс похож на гипноз: у тебя пытаются выяснить, вдруг ты что-то знал, но забыл. Но я ничего не вспомнил, кроме УАЗа, стоявшего в тот вечер в моем дворе. Впрочем, он все время там стоит. Насколько я понимаю, какая-то аберрация памяти у меня была: до того как я посмотрел видео с камер наблюдения, снятое в момент моего избиения, я был уверен, что один из нападавших сначала бросил букет, а уже потом ударил меня. На видео видно, что сначала он ударяет меня, а затем уже бросает букет. Я четко помню, что в тот вечер подошел к калитке возле дома, кодовый замок набрать не успел. У калитки, спиной ко мне, стоял парень с букетом. Я подумал, что он пришел в гости к девушке и не может войти. Время — полпервого ночи. До этого я был в гостях у фотографа Максима Авдеева, потом выпил кофе со знакомой студенткой журфака в Камергерском переулке, после этого мы с ней зашли в магазин «Евросеть» на Тверской, и я купил телефон для своего отца. Затем я поймал машину, поехал домой, на Пятницкую. Остановился в пятидесяти метрах от дома, зашел в магазин «Июльское утро» — в него я теперь, из суеверных соображений, больше не захожу, — купил сигарет и пошел к калитке. Дальше — калитка, молодой человек с цветами, удар.

БГ: Удар какой силы?

Кашин: Для сравнения могу сказать, что мне доводилось получать удар в зубы, и я никогда от этого не падал. Тот удар в лицо был гораздо сильнее стандартного, потому что я сразу упал. Потом меня били арматурой, и за полторы минуты мне нанесли 56 ударов, сломав челюсть и оторвав мизинец. Когда я смотрел видео, больше всего меня поразил один пронзительный момент: у одного из нападавших вылетает из рук арматура, я уже лежу полумертвый — бросай меня, уходи. А он подбирает арматуру и продолжает меня бить.

БГ: Кого допрашивали в связи с покушением?

Кашин: Допросили всех, кого только можно. У меня изъяли телефоны и компьютеры, и по адресной книге моего телефона следователи допрашивали всех, включая Тину Канделаки и бывшего генерального директора Yota — вроде он рассказывал им о Yota нового поколения. Опрашивали людей, которых я видел один, ну может быть, два раза в жизни. Был один комичный момент: мой приятель, человек максимально далекий от журналистики и политики, забыл у меня в гостях свой телефон. Его тоже изъяли и уже по его адресной книге опросили всех знакомых.

Ахметгалиев: В общем, все, что можно сделать следственным путем — опросить, допросить, исследовать, — было сделало. Претензий к следствию по большому счету нет.

БГ: А к кому есть претензии?

Ахметгалиев: К ФСБ, к оперативному сопровождению. Если эти ребята, как показывает недавний случай с Леонидом Развозжаевым, могут взять человека и привезти его из одной страны в другую, то очертить круг подозреваемых в покушении на убийство для них труда не составляет. У ФСБ — самое лучшее оперативное сопровождение в России, на очень высоком профессиональном уровне, пальчики оближешь. Все что хочешь — и прослушка, и наружка, они все могут. Но они проверили только бытовую версию.

БГ: Вы имеете в виду версию, что Олега заказал какой-то разгневанный мужчина, у которого он жену увел?

Кашин: По этому поводу я слышал разные имена и фамилии. Девушке, с которой я пил кофе накануне нападения, Насте Качаловой, мы с ней виделись всего два раза в жизни, фантастически не повезло, поскольку ее зверски таскали и в МУР, и в СК, допрашивали по многу часов, вызывали по ночам. Я слышал от общих знакомых, что на этой почве ее даже клали в больницу. Мало того, у меня в телефоне была папка для важных СМС, в которую я складывал, помимо прочего, сообщения из серии «Я тебя люблю» или «Я тебя больше не люблю» от каких-то женщин. Их всех тоже допросили и, может, еще будут допрашивать, но я ни у кого жен не уводил, никаких поводов для конфликта ни с мужской, ни с женской стороны не подавал.

Ахметгалиев: Вторая версия — корыстная, но бизнеса у Олега не было.

Кашин: Кстати, Рамиль. Я тебе не рассказывал, но ты, видимо, говорил следователю, что человек я небогатый, бизнеса у меня нет. Следователь Соцков на это обиделся, поскольку зарплата у него маленькая. Он мне долго говорил: «Вот Рамиль считает, что вы — бедный, а это не так. Вы хорошо одеваетесь, квартиру в центре снимаете, на такси ездите. Нет, версию о корыстном мотиве со счетов сбрасывать нельзя!» А потом он осекся и сказал: «Вы только не подумайте, что следователь хочет денег». Но эта версия опровергается тем, что деньги, которые у меня были при себе в момент нападения, никто из кошелька не вытащил. И телефон, новый айфон, никто у меня не взял.

БГ: И это меня, если честно, поразило: если логически мыслить, то им было бы гораздо удобнее обчистить вам карманы и превратить все в банальное ограбление.

Ахметгалиев: Это как раз подчеркивает то, что они не хотели делать вид, что это ограбление. Они были уверены в собственной безнаказанности. Судите сами: иначе бы один из них не поднял монтировку и не продолжил бы избивать полумертвого Олега. Есть еще один момент. Если бы Олега хотели убить, то подошли бы, пырнули ножом, и все. Цель была другая — избить его с особой жестокостью, нагло и демонстративно.

Кашин: Осталась одна версия, журналистстко-блогерская. Рынок маленький, все про всех все знают и понимают. Я никогда не был особенным расследователем — скорее, как сказала Юля Таратута на «Дожде», «Кашин был человеком высказывания». Какой-то набор высказываний, обижавший людей, у меня был, но я до сих пор считаю, что нет какой-то страшной правды в России, которая может отправить министра в отставку. Зато чиновники могут обижаться: известен пример Рамзана Кадырова, совершенно замечательный. В журнале «Власть» было напечатано его интервью, совершенно дежурное, обо всем на свете. При нем была фотография Кадырова, сделанная в Москве, в номере гостиницы «Золотое кольцо». В кадр попала тумбочка, на которой лежала упаковка слабительного. Разразился гигантский скандал, который разруливали с помощью духовных авторитетов чеченского народа.

Не секрет, что я долгое время был прокремлевским автором, и кто-то мог подумать: «Вот, он был с нами, а теперь — против нас. Значит, предатель». И с 2008 года я постоянно высказывался против Якеменко, движения «Наши», называя его «полусектой-полубандой». Поэтому, когда меня в больнице Леонид Парфенов спросил о возможных заказчиках моего избиения, я первым делом назвал «Росмолодежь», потом губернатора Турчака, которого назвал «сраным» у себя в блогах, и мэра Химок Стрельченко, поскольку много писал про Химкинский лес. Не секрет, что журналисты, писавшие про Химкинский лес, были избиты — и Бекетов, и Фетисов. Причем на Фетисова напали за два дня до меня, и травмы у него схожие.

БГ: Насколько я понимаю, вы составили фотороботы людей, избивших вас.

Кашин: Два фоторобота нарисовал художник с Арбата, Иван, которого менты привели ко мне в больницу, и он сделал настоящие портреты. Насколько мне известно, по одному из фотороботов был найден человек, который отбывал заключение за наркотики, его проверили на полиграфе, и он дал сбой. Тем не менее нам сказали, что он не имеет никакого отношения к моему делу.

Ахметгалиев: Мы не понимаем, что происходит, и изъявили желание лично пообщаться с операми из ФСБ. Пока — ни ответа ни привета.

БГ: Почему вы уверены в том, что виноват не «сраный Турчак»?

Кашин: Его допрашивали, ездили в Псков. Понятно, что такой допрос недорого стоит: «Ты бил?» — «Нет, не я». — «Ну хорошо, распишись в протоколе». Но по крайней мере его допросили, и известно, что он звонил Суркову, плакал, трясся и клялся, что к избиению он не имеет никакого отношения.

Ахметгалиев: Опять же, Турчак угрожал Олегу в блоге, а если говорить о людях, решивших избавиться от Олега, то вряд ли они заявляли об этом открыто. Едва ли Вася сказал: «Хочу, чтобы Кашина не было». Просто кто-то решил сделать Васе приятное.

БГ: Вася — это Якеменко? Вы склоняетесь к этой версии?

Кашин: Скорее всего, да. Если «Молодая гвардия» всегда была сборищем карьеристов-единороссов, которые улицей не занимались, то «Наши» — совсем другое дело, они всегда общались с футбольными фанатами «Спартака». И вот еще что: поскольку все мои предположения, высказанные в прессе, крутились вокруг прокремлевской молодежи, которую курировал Сурков, я думаю, ему тоже было интересно узнать, кто виноват. Какое-то подобие расследования между собой они провели и что-то установили. И я слышал — не знаю, может, это сознательный вброс, — что одна из причин отставки Васи была в том, что в Кремле сложился консенсус в пользу того, что он виноват. И сейчас я уже могу сказать еще одно: прощаясь со мной, мой первый следователь Голкин в письме порекомендовал мне еще раз рассказать своему сменщику про прокремлевские движения, «а то вдруг потеряются». И добавил смайлик.

Ахметгалиев: Очертить круг подозреваемых, принадлежащих к молодежным провластным движениям, было более чем возможным. Мы просто пришли к выводу, что очерчивать этот круг никому не хотелось.

Еще в августе мы отнесли эту фотографию тогдашнему следователю — Николаю Ущаповскому. Операм эту информацию отдали, и ни ответа ни привета. Общая формулировка: «Отрабатываем». Что, как, где — непонятно. А если бы хотели — сделали.

БГ: Почему, как вы думаете, Василий Якеменко затаил на вас личную обиду?

Кашин: Он неоднократно говорил, что я был членом «Идущих вместе», то есть, когда-то был с ними. Это не совсем так: наша редакция в Калининграде арендовала второй этаж некого офисного здания, а на первом было местное отделение «Идущих вместе». Ради шутки я посетил одно их собрание, мне выдали майку. Потом выяснилось, что на этом собрании был Якеменко, что не дает ему никаких оснований считать меня его давним и преданным соратником. Насколько я представляю себе их структуру, в ней очень важно создание образа некого персонифицированного врага, на которого можно натравливать молодых активистов, чтобы поддерживать их в тонусе. В какой-то момент таким врагом был я, и об этом мне говорили многие знакомые в 2008–2010 годах, еще до нападения.

БГ: А Василия Якеменко допрашивали?

Кашин: Я точно знаю, что допрашивали Кристину Потупчик. Про допрос Якеменко мне ничего не известно. Мало того, на каком-то этапе я спросил следователя Голкина, почему так получается, и тот сказал: «Мы должны прийти к нему с чем-то, чтобы Якеменко не мог отвертеться». Этот разговор состоялся в 2011 году, больше новостей по этому поводу не было, а потом и следователь сменился. Кстати, после смены следователя опера пригласили меня на встречу и сказали, что назначение нового следователя означает только одно: дело собираются сливать, и у меня есть ровно два месяца, пока Медведев не ушел в отставку, для того чтобы что-то сделать. Они — дословно — рекомендовали мне поднимать шум в прессе.

БГ: Медведев дважды обещал, что преступление будет раскрыто.

Кашин: Трижды, если быть точным. В первый раз на следующий день после моего нападения, во второй — на нашей встрече в Израиле, и в третий — в МГУ, на встрече с молодежью. Возможности задать ему вопрос лично о том, что, собственно, происходит с моим делом, у меня не было. Более того, когда была волна встреч Медведева со своими сторонниками после рокировки, я просил своих друзей, входивших в число этих сторонников, задать о вопрос о расследовании. И в начале встреч сотрудники охраны просили моих друзей: «Любой вопрос, кроме вопроса о Кашине».

БГ: Можно ли сказать, что пока Дмитрий Медведев был президентом, какая-то динамика раскрытия намечалась?

Кашин: Ровно об этом я и хотел сказать. Пока был Медведев, что-то делалось. Он ушел — и все закончилось. Может быть, я себе льщу, но я вижу между этими событиями очевидную связь.

Ахметгалиев: А главное, для раскрытия есть все ресурсы — собрать сто следователей по «Болотке» они могут, а провести нормальное оперативное сопровождение — никак. У меня сложилось ощущение, что в этом конкретном случае они вообще не хотят работать.

Кашин: Вот представьте себе: ищут клад, копают траншею новомодным экскаватором, проводят почвоведческие экспертизы, и все круто и очень дорого, но вот клад почему-то так и не нашли.

ТЕКСТ: Светлана Рейтер

ФОТОГРАФИИ: Екатерина Помелова

Bg.ru