Сергей Корзун: "Независимость "Эха Москвы" - это вопрос тонкого баланса

Политика "гласности" и открытости, объявленная в 1986 году, закономерно привела к тому, что на смену советским медиастандартам, служившим делу пропаганды и борьбы с капитализмом и буржуазной идеологией, пришли медиастандарты западные, до конца 1980-х годов воплощавшиеся для советской аудитории преимущественно в русскоязычных передачах зарубежного радио – Би-Би-Си, Голоса Америки и других. Радио "Эхо Москвы", которое в 1990 году создали выходцы с Иновещания Сергей Корзун и Сергей Бунтман, прекрасно осведомленные о международной эфирной практике, стало первой негосударственной общественно-политической радиостанцией в СССР, основанной на новых для советских СМИ принципах объективности.

– Вы радийщик с огромным, еще советским, стажем. Когда вы пришли в систему Гостелерадио?

– В 1978 году я закончил институт Мориса Тореза, выпустился преподавателем иностранных языков. Сразу пошел работать на Гостелерадио, год стажировался, а потом 12 лет оттрубил там с перерывом на армейскую службу.

– Диктором?

– Диктором-практикантом, диктором и на выходе уже ведущим программ.

 

– Как вам пришла в голову идея сделать свое радио?

– Если вы снимаете квартиру, у вас всегда возникает идея купить свою. А не купить ли квартирку, чтобы не менять хозяев? Если ты работаешь где-то, где тебе нравится, но не очень, мягко говоря, всегда думаешь о новой площадке. Поскольку других площадок не было, надо было создавать свою площадку. Идея эта была в воздухе, ветры перемен дули, я искал такую возможность. Обращался к разным людям по поводу финансирования, в том числе и к Святославу Федорову, посылал письма, звонил. Потом мы вместе со Святославом вспоминали эту историю, он говорил: "Что ж ты лично ко мне не обратился?!" Да кто я такой был и кто был он?

Но мне повезло – я не один этого хотел и поэтому паззл сложился. Одновременно в 1990 году накануне майских праздников открылась "Европа Плюс Москва" и "Ностальжи Москва". "Ностальжи Москва" открывал наш знакомый по французской редакции Иновещания Сергей Мешков, и первые программы радио "Ностальжи", новости и какие-то материальчики делала наша французская редакция, в том числе и я. Я вел первый эфир радио "Ностальжи Москва", это было 30 апреля, что ли, 1990-го года.

И в какой-то момент Сережа Мешков сказал, что мной интересуются, голос мой понравился и вообще. Оказалось, что связисты хотят создать свое радио. Это действительно была группа связистов, тех, кто обеспечивал выход всех в эфир, ассоциация "Радио", вышедшая из Министерства связи, полугосударственная, факультет журналистики МГУ, редакция журнала "Огонек" коротичевская.

 

– В тот момент эта группа имела готовую концепцию радио и позвала вас или вы также принимали участие в разработке концепции?

– Нет, они меня позвали, а потом я все перетянул на себя. Не все, но многое. Они меня позвали, говорят, есть задачка делать свое радио. Я говорю: отлично, только вас и искал. Они говорят, как будет называться радио? Я говорю: Радио-М. Они говорят: Почему? Ну, говорю, в голове крутилось. Они говорят: нет, надо чтоб называлось как-нибудь типа "Столица". Я говорю: нет, не будет, слишком пафосно, имперски. В общем, все было доброжелательно, и мы начали делать радио.

 

– А название в итоге как появилось?

– Да в конце там уже было "хоть горшком назови", с любым названием можно было запускаться, но хоть как-то оно должно было отражать то, что мы делаем. И в какой-то момент [Александр] Щербаков из "Огонька" крутил, писал все названия, творческий процесс у него был. И он разложил "Радио М" на "Э" и "М", тут и родилось "Эхо Москвы". И все.

 

– А какие еще были варианты?

– Было "Радио Сталкер", вроде как в неизведанное вступаем. Были какие-то совершенно левые названия, предлагали "Радио СТ", типа "Столица".

 

– Вас сразу сделали главным редактором?

– Да, да. Ну, это был предмет договоренности – то, что я возглавлю. Тогда ни о каких там директорах, гендиректорах, президентах никакой речи не было: есть средство массовой информации, его можно зарегистрировать, его руководитель – главный редактор. Все. Мы договорились, что я буду главным редактором, соответственно я обратился к ребятам, с которыми рядом работал, и, собственно, на первых порах вся команда французской редакции и иновещания помогали, кто чем мог.

 

– Как вы тогда определяли для себя то, что вы делаете?

– Ну это должно было быть радио общего типа, generalist, то есть все для всех. Когда ничего не было в магазинах, тогда были магазины "Все для всех" – туда свозили что ни попадя. Можно было и сгущенное молоко купить, и обрез охотничьего ружья. Идея была – не сказал бы поддержка демократизации, но некая общая либерально-демократическая идея.

Основной каркас был – новости (я же все-таки профессионал и много программ делал), обзор печати, поскольку пресса тогда была гораздо более популярна, чем сейчас, гости, музыка – та, которая нам нравилась.

 

– Со скольких часов эфира вы начинали?

– С двух. Это называлось пробный канал, потому что мы успели утрясти не все юридические вопросы. Даже объявляли: "Эхо Москвы – пробный канал".

 

– Вы рекламировали себя как-нибудь?

– Мы не рекламировали себя никогда нигде. Сначала мы были слишком маленькие и бедные, потом нашей главной рекламой стал путч, а после этого нужда отпала. Но на следующий день после выхода "Московская правда" про нас написала: "Вчера вышла в эфир первая независимая радиостанция".

 

– Как вы начали делать новости?

– Подписались на агентства Интерфакс, Постфактум, Франс-Пресс, отправили пару корреспондентов в город и сделали классическую трехчастевку, внутренние новости, международные и московские.

У нас была замечательная библиотека на Иновещании, был спецотдел этой библиотеки, там были западные издания, все, что угодно. Девчонки ходили Paris Match листать, читать, смотреть картинки; мы ходили там тоже кое-что почитывать: кто Monde, кто Figaro, кто чего. Поэтому мы имели представление. Я более того скажу: по общим канонам делались и новости, которые уже были – и радио "Маяк", и Первая радиопрограмма. В общем, источники-то были, каноны – они как бы одни для всех. Только одни их соблюдают, другие не соблюдают. Одни уходят в пропаганду, одни умалчивают, скажем так, а другие не умалчивают. Другие пытаются понять слушательские интересы. Мы были вот эти вторые.

 

© Фото: архив Сергея Корзуна

– А обратную связь от слушателей вы получали во время телефонных звонков?

– Как только открылись, сразу получили обратную связь. До открытия даже. Это история анекдотичная. Я как человек – ну, как бы это сказать, аккуратный в работе – решил проверить свой первый выход в эфир – в общем, за пять минут до эфира я уже готовый, с листочками, со всем. Включаю и громким голосом – я знаю, что вроде передатчик еще не должен быть включен – произношу текст, в том числе что-то про то, что кто первый дозвонится, будет первым слушателем, почетное звание получит и все такое. Вижу, мигает лампочка телефонная. Я снимаю трубку, думаю, что кто-то из наших – знают ведь все, сволочи, что эфир уже и звонить нельзя! – Здрасти! Это я! – Кто "я"?! – Я ваш первый слушатель! Я уж не помню сейчас, как его звали – потом мы как-то находили друг друга и опять теряли. В общем, пока запустили прогреваться передатчик, вот это мое движение рубильника вывело нас в эфир до эфира. Так что два начала эфира было, и первого слушателя мы получили именно так.

– Что он в тот момент делал на этой волне?

– Ну, вообще радиолюбителей было довольно много.

– А что происходило на вашей волне?

– А ничего не было. Шум там, шум обычный этот, технический шум…

– То есть он просто случайно?..

– Да, а потом включился передатчик и пошел другой специфический шум. Думаю, пара десятков человек слушала первый эфир. По знакомым же объявляли, что будет эфир.

– Пара десятков?

– Ну да. А может, и больше. По легендам – уже многие потом, впоследствии, говорили: А-а, я слушал ваш первый эфир! Непонятно там, первый или пятнадцатый, да, в общем, разницы большой нет, да? И кстати, телефон заклинило в первый мой эфир, поэтому к нам, кроме вот этого первого слушателя, никто не дозвонился. Во второй день уже подправили что-то связисты, и поэтому звонки были. Сережа Станкевич был, из Моссовета как раз – зампред или кем он там был в то время. Он и был первым гостем в эфире.

– Первые гости – это были ваши знакомые?

– Станкевич – относительно знакомый. У [Алексея] Венедиктова вот было задание к 1-му сентября привести [председателя Московского городского комитета по народному образованию Мосгорисполкома] Любовь Кезину, он как школьный учитель должен был ее знать. Привел.

– А вы помните момент, когда вы поняли, что "Эхо Москвы" состоялось как медиа, так сказать, вошло в историю?

– Это 13 января 1991-го года, вильнюсские события. Мы вещали тогда не 2 уже, а, наверное, 4 часа. Утреннего вещания еще не было, сил было побольше, но недостаточно, чтобы запустить все вещание. И здесь важно то, что передатчик мог быть включен в любое время.

– По вашему звонку?

– Ну вот, случилось по моему звонку. Ночью [Сергею] Бунтману позвонили друзья из Вильнюса, сказали: что-то здесь происходит. Мы рано утром собрались втроем, с ним и с Венедиктовым, посмотрели: никто ничего не говорит, радио не говорит об этом вообще, а там взятие вильнюсской телебашни и прочие дела. Интерфакс, по несчастью, переселяли тогда из здания Иновещания с Пятницкой в другое место, и он не работал несколько дней, так что сообщений особо нет, но есть телефонная связь и друзья там. Подумали, пораскинули мозгами. Будем выходить? – Ну, конечно, будем! Естественно. Венедиктова отправили куда-то за гостями, в Моссовет, кажется; я отправился тоже куда-то искать – уж не помню, типа в Думу – в общем, искать людей, чтобы эфир обеспечить, и Бунтмана оставили на хозяйстве готовиться. Я позвонил директору, первый директор был Миша Розенблат, сказал: Миша, включай! Он сказал: Надо? Я сказал: Очень надо! – Ты уверен в этом? – Уверен! – Хорошо, говорит.

Я считал, что так легко все произошло, пока мне Бунтман пару лет назад не признался: Знал бы ты, пока я там сидел, как он мне всю плешь проел: включать – не включать? Включили. Отработали. Телефонная связь была, был корреспондент – ну, один из сотрудничавших с нами, кто был в Вильнюсе.

– Не помню, несколько часов отработали. По-моему, не до вечера. А может, даже и до вечера. Музыку же могли давать в любой момент, естественно. Поэтому между какими-то фрагментами включения была музыка. А потом, на следующий день, сразу две публикации: "Советская Россия", абсолютно прокоммунистическая, и, кажется, "Пульс Тушино", такая черносотенная газета была, московская. Вот они отметились публикациями. Первые наши, можно сказать, награды – за деятельность. О том, что на волне, рядом с Кремлем, вещает вражеский голос, как это может быть, и так далее, и тому подобное.

Но самое главное, что в этот день нас слышали другие люди и стали подтягиваться. То есть из уст в уста передавалось: включите, послушайте, что там происходит. Так пришел Андрей Черкизов. Буквально ногами. Через свою знакомую, которую мы записывали. Он спросил: "Что это? Кто такое вещает? Хочу к ним!" Она отправила его к нам.

Я его посадил сначала делать интервью, он как интервьюер нулевой, даже минусовой. А мы брали все же не всех любителей, но тех, кто был готов работать. Не всех сразу я и в эфир пускал. Попробовать – ради Бога! Попробовали интервью – плохо. Я ему предлагаю: давай монологом лучше делай. Он сделал первый монолог минут на 15. Я говорю: никуда не пойдет, три минуты тебе. Я сказал, чтобы отвязаться от него. Это был его первый опыт в жанре радиореплики. Политической реплики, трехминутной, ежедневной – безумная работа, когда он бывал в отпуске или болел, мы делали за него эту работу, зная, что это совершенное безумие – каждый день тему высасывать из пальца и еще чтобы это как-то звучало. В общем, интеллигенция потянулась, мы стали известны. Надо было соответствовать.

– А второй ключевой момент – был путч 1991 года?

– Да, путч – это уже универсальная известность.

– И после этого вы перешли на круглосуточное вещание?

– Да, во время путча, то есть через год после начала, у нас был блок утреннего и блок вечернего вещания, днем у нас еще ничего не было. Ну это же не прайм тайм, рекламы не было и силы экономили. А вскоре после путча, точно год не скажу – постепенно заполнили [эфир]. Матвей Ганапольский сел ночное вещание делать, потом дневное само собой появилось. Как-то так круг замкнули.

– А музыкой кто занимался?

– Музыкой занимались все понемножку. Звали друзей, которые делали музыкальные программы, тот же Ренат Валиулин, который до сих пор работает на "Эхе", муж Ксении Лариной, он делал замечательную программу, одну из лучших, он тоже иновещанческий с португальским языком, вел программу "Что старенького", то есть старый рок.

© Фото: архив Сергея Корзуна

Ксения Ларина. 90-е годы.