«Ломоносов бы в университет сейчас не поступил»

Декан факультета журналистики МГУ Елена Вартанова об отце русской журналистики и ее нынешнем положении

Фото: chaskor.ru

В субботу, 19 ноября, исполняется 300 лет со дня рождения Михаила Ломоносова – российского ученого и основателя Московского университета. Декан журфака МГУ Елена ВАРТАНОВА называет Ломоносова профессиональным журналистом, чья роль в развитии публичных коммуникаций до сих пор недооценена. В интервью «НИ» Елена Леонидовна также рассказала, насколько российская наука отстала от западной, допустимо ли студентам журфака заниматься политикой и почему у некоторых абитуриентов минувшим летом пропали баллы за творческий конкурс.

– Тема одной из секций научной конференции в честь 300-летия со дня рождения Ломоносова – мифологизация его образа в советское и постсоветское время. В чем проявилась эта мифологизация применительно к журналистике?

– В журналистике, наоборот, вклад Ломоносова оказался недооценен. Если и говорить о мифологизации, то так увлеклись величием его фигуры энциклопедиста и просветителя России, что упустили, какое влияние он оказал на развитие публичных коммуникаций – внутри общества и между обществом и властью.

– Ломоносов – он еще и отец нашей журналистики?

– Он может считаться одним из первых профессиональных журналистов. И создателем журналистских стандартов. В своей статье «Рассуждения об обязанностях журналистов» он изложил принципы работы в этой профессии. Это очень правильные мысли.

– Разве это не мифологизация, что Ломоносов 300 лет назад чуть ли не все вокруг придумал?

– Это не мифологизация. Ломоносов был междисциплинарным ученым, что редкость. И Ломоносов – российский гений, получивший образование в Европе. Это не немцы, которые приезжали в Россию со своими воззрениями, а русский, очень страстный, который поздно пришел в образование и потому был неистов. Часто это недооценивают. При мифологизации вымывают живого человека, и остается профессор таких-то академий и основатель таких-то наук. Те же «Рассуждения об обязанностях журналистов» возникли не потому, что он сидел и размышлял о великом. Это был ответ на критическую статью в одном из немецких журналов, которую Ломоносов счел оскорбительной. Не будь он столь темпераментным, он этого бы не написал. А сила его интеллекта была такова, что даже по такому вопросу он смог высказать принципиальные вещи.

– Ломоносов получил образование за рубежом. В какой мере он отличается от множества наших ученых, которые использовали достижения зарубежной науки и оказывались в России первопроходцами, потому что здесь ничего не было?

– То, что Ломоносов открыл атмосферу Венеры, однозначно. Однако он признан не только в естественных науках, но и в словесности. А словесность из заграницы взять невозможно. Проблема с Ломоносовым в том, что о многих его открытиях стало известно после смерти, после того, как начали отмечать его юбилеи. И стала появляться информация о первенстве Ломоносова в сделанных после его смерти открытиях: во многих его черновиках находили то, что позже было повторено. Поэтому сложно установить авторство. Идею бессословного университета, где учатся люди из разных социальных слоев, Ломоносов заимствовал. Но она столько для нас значила! Для той России, в которой работал Ломоносов, многие даже заимствованные идеи оказывались революционными.

– В какой мере воспевание Ломоносова схоже с воспеванием победы в Великой Отечественной войне, когда воспевают, потому что гордиться в стране больше нечем – ни в науке, ни в политике?

– К Ломоносову всегда было более критическое отношение. Один из моментов – это заигрывание с высшей властью, попытки через хвалебные оды императрицам внедрить идею важности продолжения реформ Петра. Начатая Петром I модернизация тогда уже стала пробуксовывать. Что же касается современной российской науки, то она все больше подчиняется требованиям практики. Мы уходим из чистых исследований в ориентированные на рынок. И поэтому наука не развивается так, как развивалась в советские времена. Но с этим сталкивается наука во всем мире. Даже нобелевские лауреаты сейчас вырастают из такой прагматической науки. Но среди лауреатов последних лет есть и выпускники российских вузов, которые работают в западных университетах.

– Наша журналистская наука в какой мере отстает от западной?

– Исследования журналистики в России в 1990-е годы рванули вперед. К нашим представлениям о социальной миссии журналистики добавились новые концепции, связанные с глобализацией, экономикой СМИ, постмодернизмом. И у нас, как и у Ломоносова, возникли сложности с терминологией. Массмедиа – это СМИ или что-то другое? Мы с трудом нашли российский вариант для понятия пиар, «Public relations» («связи с общественностью». – «НИ»). Но появляются «Government relations» («связи с правительством»), «Investor relations» («связи с инвесторами»)...

– Сложности с терминами и возникли потому, что доминируют зарубежные концепции, а не наши.

– Мы адаптируем концепции к российскому медиаландшафту. Западные модели нам не всегда подходят, и нужно искать свои. Особенно в том, что касается отношений политики и журналистики, экономики и журналистики. Теории, примененные к российской действительности, могут дать совершенно иные выводы, чем в практике других стран. Как и наши концепции партийности журналистики и гласности в преломлении к чужой практике.

Фото: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА Е.ВАРТАНОВОЙ

Новые Известия