Легенды Иновещания

Воспоминания Инны Заско -

о людях, программах

и профессиональных тайнах Иновещания

Инна Заско работает на «Голосе России» с 1960 года. Пройдя путь от выпускающего редактора до главного редактора Дирекции программ, она имела возможность изучить все особенности работы Иновещания, всю технологическую цепочку подготовки передач, все профессиональные приемы дикторов, переводчиков, корреспондентов, редакторов. А главное, почти за пятьдесят лет работы на Московском радио (так называлась радиокомпания «Голос России» до декабря 1993 года), она познакомилась с необычайно талантливыми людьми - создателями увлекательных передач, дикторами, голоса которых были известны жителям всех континентов, с лучшими в стране переводчиками.

В настоящее время Инна Заско является руководителем историко-архивного сектора радиокомпании и работает с уникальными документами, в которых отражены все этапы развития  советского и российского Иновещания.

Я пришла на Иновещание на должность выпускающего в африканскую редакцию, окончив французское отделение педагогического института. Причем, знакомиться я пришла с теннисной ракеткой после игры - эдакая легкомысленная бабочка прилетела. Фокус был в том, что я должна была сменить ныне прекрасного переводчика, М. Вац. Ей сказали: как подготовишь ее на свое место выпускающего,  так и перейдешь на должность переводчика.

Выпускающий - была самая первая ступенька в табели о рангах Иновещания. Для меня это всегда было странно. Потому что это, с моей точки зрения,  -  самая ответственная работа. Это последняя инстанция. От выпускающего зависело, будет ли передача - «конфетка», или будет попросту загублена. Выпуск воспитывал людей. До сих пор, спросите любого бывшего выпускающего, который теперь уже главный редактор, заведующий отделом, и он вам подтвердит, что, входя в любое помещение, до сих пор, прежде всего, ищет глазами часы. Это непроизвольно. Потому что мы привыкли жить «по стрелке». Это сейчас есть круглосуточное вещание: ну, не войдет в этот час материал, пойдет в следующую передачу. А тогда на многих языках было 30 минут вещания в сутки, и если не вошла по какой-то причине новость или беседа, опоздали мы, тогда это уже на сутки откладывалось - а кому это нужно через сутки?  Так что вот это тоже был огромный дисциплинирующий фактор.

Мне посчастливилось работать с коминтерновцем А. Жозефом.  Это был, в общем-то, ас. Он и диктор, и журналист, он и переводчик, он был кто угодно. Он все мог. Но никогда А. Жозеф не входил в студию читать до тех пор, пока не ознакомится с текстом. Вы можете стоять «на ушах» - вы выпускающий, у вас горит эфир. Жозеф никогда не начнет читать, пока не просмотрит текст. Если он находил какие-то огрехи, то всегда после этого приходил к переводчикам и говорил: вот, ты здесь допустил неточность. Более того, он нас учил тому, что мы должны требовать от себя, разговаривая со слушателем: никогда не смотрите на человека, которому вы «вещаете», как на своего недруга. В самом худшем случае, это человек, который о вас ничего не знает. Равнодушный человек. Ваша задача - сделать так, чтобы из передачи он почувствовал симпатию к тем, кто говорит, и почувствовал, что это правда, что это достоверно, что это не «агитка». Я говорю: «Я боюсь до смерти микрофона»,  а он: «Не бойся, как будто ты разговариваешь со знакомым человеком, и тебе надо его в чем-то убедить. Ты так и подходи к этому.

Существует неправильное понимание того, что Коминтерн был родоначальником Иновещания. Коминтерн - это была организация, которая работала с коммунистическими партиями различных стран. В отличие от других стран, где радио, в том числе вещание за рубеж, зарождалось как любительское, в России, исходя из общеизвестной цитаты Ленина «Радио - это газета без границ», Иновещание сразу стало на государственную основу, и сразу его техническая база начала развиваться.

Поначалу использовалась радиостанция Коминтерна, но она была слабомощная. Она, в основном, вещала для иностранцев, которые здесь жили, для коминтерновцев. А вот когда уже вступила в строй первая мощная радиостанция ВЦСПС, то тогда это уже встало на определенные государственные рельсы.

Но кадры ведь надо было откуда-то брать. И тогда появились и Жозеф, и Чекини, и Киш, и другие эмигранты, которые через Коминтерн приходили к нам. Паттерсон - английская диктор, Мате Залка, Бела Кун, и так далее. Через Коминтерн привлекались к выступлениям Ромен Ролан, Ришар. Они принимали участие в подготовке передач и, в то же время, воспитывали кадры. Вот швед (Сикстен Егерфельдт) - он коммунист, он аристократ, но он все свое состояние передал компартии Швеции, - его лишили гражданства, и он приехал сюда. Но он же приехал не на радио, он приехал через эмигрантские структуры, но пришел работать на радио. А где еще работать с языком? Вот отец маленького негритенка, который снимался в фильме «Цирк». Он, как безработный негр, приехал, узнав, что для какого-то фильма нужен в России актер, а он окончил актерское отделение. А актера уже взяли другого. Куда идти? На радио с английским языком. Чаще всего именно так.

Целая плеяда коминтерновцев свои знания, свой опыт передавали тем, кто пришел после них. Нам повезло, что они нас воспитывали. А вот наш грех, что следующее поколение мы не воспитали. В 80-е примерно годы, когда старшее поколение уже начинало уходить, следующее поколение вступило в силу.  Но оно было еще недостаточно опытно, и оно много сил тратило на работу и меньше уделяло внимания воспитанию, и при этом не пускало следующее поколение к росту, потому что они сами были достаточно молодые, и роста следующему поколению не было. И те уходили. Получился вакуум. А тут начались новые времена. Традиции начали размываться.

Тут нам много, если можно так сказать, «подпортило» телевидение. Недаром об Иновещании говорили как о «могиле неизвестного журналиста», потому что почти никто не выступал под своим именем. (Ребята чувствовали, что им может светить поездка за границу, а им могли не дать визу. Конечно, это был секрет Полишинеля, все прекрасно знали. Но психологически это было). Каких-то ребят удалось задержать. Долго довольно проработал и Дима Киселев, и Вакуловский, и Любимов, и Мигель Бас, и Корзун, Бунтман, то есть ребята были. Но когда открылся новый канал телевидения, и когда там появилась необходимость в специалистах, то ушли многие.

Уникальной личностью была Крымова Нина Ильнинична. Она работала с Коллонтай, была переводчиком в Коминтерне, а во время войны была переводчиком Северного Военно-Морского флота. Когда она пришла сюда - ой, какие у нее были награды, я вам передать не могу, столько было наград от скандинавских руководителей. А сколько языков она знала! Человек глубочайшей культуры. Кроме Скандинавии, которую она знала, как свои пять пальцев, она прекрасно разбиралась в театре,  в искусстве. Очень много читала, была необыкновенной эрудиции человек. У нее муж был связан с театром. Весь МХАТ - это ее друзья. Марецкая, Уланова - это ее друзья.

Вот был такой в Скандинавском отделе Георг Мольтке, его настоящая фамилия - Лаурдсен, но он был у нас известен как Георг Мольтке. Это один из создателей, а потом и руководителей Датской Компартии. Он был участником III конгресса Коминтерна. Во время войны он оказался в России, и до конца своих дней проработал в Скандинавском отделе. Это был невысокого роста очень скромный человек. С ним у меня, честно скажу, никакого общения не было. Но он источал какое-то доброжелательство. У него очень много воспитанников в отделе работало. Язык он, естественно, знал очень хорошо и в языковом плане людей готовил.

Очень много интересного рассказывала мне о своей работе в тылу врага наша резидентка Ольга Батогова. Она была внедрена в высшие офицерские круги гестапо, но немцы что-то заподозрили и решили ее проверить. Не могу без спазмов вспоминать о том, как она рассказывала, как на ее глазах в застенках пытали девушку-связистку, следя за тем, какая будет реакция. Красавица была женщина. Ее кличка была «Графиня». Когда кончилась война, она на мотоцикле проехала всю Европу и приехала в Москву. Она работала в отделе  выпуска передач. И вот однажды к ней приходит какой-то человек сдавать эфирные передачи из венгерского отдела, и они бросаются друг другу на шею. Оказывается, он готовил ее перед заброской в тыл врага, это был В. Гусев.

До 1959-го года все Иновещание, так же как и Союзное радио, работало на Путинках (Путинковский переулок, недалеко от Пушкинской площади). С конца 1959-го года начался переезд редакций в новое здание (Пятницкая, 25). Но студии переехали сюда только в 1961-м году. До этого студии Иновещания оставались на Путинках. Все материалы готовились и получались по ТАССу здесь, в новом здании. Три раза в час машины через Красную площадь возили нам на Путинки тексты - и русские, и переводы. Студий не хватало, а мы уже разрослись, у нас было достаточно языков. Многие передачи шли из монтажных. Прямо в эфир выходить было нельзя, нужно было обязательно записывать. При норме на полчаса эфира примерно полтора часа записи у нас иногда было на полчаса 45 минут.

Передачу надо было сдавать хотя бы за 15 минут. Оператор должен был поставить пленку, проверить начало и конец, хронометраж. Причем, одна маленькая деталь: часть записывающих студий была на втором этаже, а часть - вот, представляете Путинки, здание, где сейчас Министерство информации, там внутри есть еще двор-колодец, через который мы бегали в столовую - это как раз тот двор, куда упала бомба, которая не разорвалась. (22 июля 1941 года, во время бомбардировки Москвы, во внутренний двор радиодома упала бомба, но не разорвалась). А второе здание было как бы с тылу нынешней «России». Оно называлось «Фестивальный дом». Там было несколько студий на 4-м этаже. Лифтов, конечно же, никаких не было. А эфирный этаж находился на первом этаже основного здания. Это был режимный этаж, туда входили по пропуску. И вот, представляете, за пять минут до эфира с четвертого этажа по крутой лестнице скатывается человек, бежит с пленками через проезд, через коридорчик. Милиционер говорит:

- Пропуск!

- Забыл!

- Стрелять буду!

- Стреляй! - говорит выпускающий и бежит в студию.

Комично, но ведь все это на нервах. Например, у нас кончалось время записи, а мы сидели и ждали - я пришла в африканскую редакцию - пока африканцы запишут передачу на английском языке, чтобы тут же ворваться в студию и записать свой кусок на французском.

Переводить с русского текста прямо на пленку - это было почти обычное дело. Особенно оперативные материалы. Потому что иногда машина успевала подвезти только русский текст (в Путинковский переулок с Пятницкой улицы), а иностранный текст еще не успевали перевести, и тогда диктор садился в студию и прямо с русского текста читал на пленку. С другой стороны в аппаратной сидел выпускающий - контролирующая инстанция.

У нас были языковые контролеры. И каждое утро все выпускающие дрожали, потому что приходила так называемая «лапша» - у кого какие прошли ошибки. Это не влекло никаких наказаний, как правило. Зато сколько ошибок было остановлено, и серьезных ошибок!

И вообще, о контроле. Политические вещи контролировались в редакции. Если чего-то кто-то не знал и в своем материале давал какое-то  не то направление, которое было оговорено в ЦК, или что могло повредить отношениям двух стран, - да,  вот это ловилось на уровне заведующего отделом, а потом главного редактора. Если материал был очень серьезный, то тогда он попадал к Мамедову - зампреду.

Даже информация, данная из «Правды» и прошедшая в Юго-Восточную Азию, вызвала ноту протеста. Заведующий отделом был сразу же вызван «на ковер» к Мамедову. Он должен был объяснять, почему эта информация прошла. Заведующий отделом говорит: «Это же в «Правде» было!» - «А у тебя голова есть?», - был ответ.

Очень большая проблема была на африканских и восточных языках.  Советских специалистов почти не было. Допустим, в африканской редакции большое вещание уже было на языке суахили - это почти основной язык Африки - и привлекали иностранцев. И было у нас два секретаря, и С. Евсеев (главный редактор на Африку) их заставил учить язык суахили, и они стали выпускающими. А то были случаи, когда выпускали передачу люди, не знающие язык. Они просто оформляли передачи для эфира. Но бывало и так, что, зная об этом, один африканец позволял себе передавать приветы своей деревне, родственникам и знакомым. Все могло быть. Поэтому и стоял вопрос о том, что надо укреплять своими кадрами. Было в Ленинграде специальное отделение восточных языков, потом появился здесь Институт восточных языков. С индонезийским языком была проблема. Язык был, а специалистов... Был прекрасный диктор Кашмадзе, переводчик и диктор, но контролирующего не было.

Был Игорь Маринов - молодой корреспондент, который сделал репортаж из метро. Это был ответ на вопрос, как люди проходят в метро. Он сделал репортаж, стоя у турникетов, с натуральной реакцией «прищелкнутого» пассажира, трех-четырех-минутный блестящий репортаж. В другой раз он ухитрился сделать репортаж с Красной площади, лежа на брюхе с репортером, чтобы было слышно, как чеканится шаг сменой караула.  Он потом ушел в «Советский спорт».

Блестящий репортаж, который я помню до сих пор, сделал великий, я без всякой иронии говорю, корреспондент, я считаю, что он на сегодня один из лучших, это Володя Кондратьев, он президентский сейчас корреспондент. Он сделал на Германию репортаж о том, сколько стоит бензин в Москве. Тогда же была цена-то там - эвона какая, а у нас  - копейки. Это был репортаж с безнозаправки. Почти пятьдесят лет прошло, а я помню этот материал. Володя всегда брал темы, которые были интересны немцам. Его материалы всегда выделялись своей какой-то «интересностью», своим поворотом необыкновенным, подходом, и всегда сравнением с жизнью страны, на которую он вещал.

Очень значимы были для Иновещания Централизованные редакции. Их было две: одна занималась подготовкой и выпуском информации, а вторая - выпуском тематических передач, рассказывающих о жизни Советского Союза, о международных событиях. Во второй редакции был такой человек, как Д. Манькович, он был замом  у А. Погодина (главный редактор ГРП - Главной редакции пропаганды), вечным замом, его иначе как «дядька Черномор» никто и не называл. Он курировал международную тематику. Через его руки проходили материалы всех корреспондентов: В. Цветова, А. Потапова, А. Шакин был, А. Жолквер, В. Глазунов. Весь цвет, первые зарубежные корреспонденты, они все были с Иновещания. Все эти люди были, во-первых, страноведы и, во-вторых, все хорошо знали язык. На Всесоюзном радио и на телевидении таких кадров тогда еще не было. Д. Манькович - он их курировал, давал задания. На первых порах «союзники»-то еще не раскачались, они еще не очень понимали, что можно требовать от этих людей. А Д. Манькович регулярно, каждый день, через корсеть посылал им задания. Все корреспонденции, которые приходили, ложились ему на стол. Он рассматривал их и распределял по редакторам.

Д. Манькович был очень скромный, очень тихий человек, человек, который хорошо помнил 38-й и прочие годы. На него очень большой отпечаток наложили события тех лет. Он никогда, говоря по-современному, «не высовывался», но тихо, спокойно и очень требовательно делал свое дело. Когда Манькович приходил на вечернюю летучку (было две летучки -  утренняя и вечерняя), чтобы дать задания вечерним дежурным или завтрашним утренним, то все ведущие комментаторы, - тот же А. Потапов, который еще сейчас работает, Г. Шахов, Ю. Солтон, В. Глазунов - они все как коты закрывались лапами, чтобы только Манькович не сказал: ты будешь писать по этой теме. Потому что, во-первых, он всегда строго спросит, а во-вторых, было невозможно плохо написать. Людям было стыдно халтуру положить ему на стол.

У Маки Вац (переводчик) мама была француженка. Она была заражена любовью к французскому языку. Я никогда не видела, чтобы переводчик так работал с языком и так следил за всеми современными выражениями, новыми языковыми конструкциями, которые появлялись в прессе. Тогда  доступна была только газета «Юманите», которую она читала от корки до корки, делала вырезки, наклеивала эти вырезки в тетрадочку и потом пользовалась ими, когда переводила материал.

Ее муж - сын эмигрантов из Канады Кирилл Вац - и  его младший брат Григорий Вац тоже у нас работали. Кирилл работал в американской редакции. В Канаде он был летчиком, но они с братом вернулись на Украину. А потом они пошли на «Московское радио». Тогда ведь кадры для Иновещания искали по всей стране. Кирилл до сих пор работает. Кстати сказать, его голос, как и голос его брата, очень хорошо знают и в Москве, потому что  они комментировали репортажи с крупнейших международных хоккейных соревнований. Периодически они снимались в советских фильмах.

Была совершенно удивительная личность - В. Бобров. Его отец был направлен на работу на строительство Китайской железной дороги. Они с семьей туда уехали, а потом им дали понять: лучше не возвращайтесь, потому что вам будет плохо. Они остались там, в Китае, потом он перебрался в Японию. Владимир работал с английским языком. В те времена это был человек сегодняшнего дня. В каком смысле? У него в Японии был свой бизнес. Он вел очень большую работу в Японии за возвращение русских в Россию. Это был конец 50-х годов, и за это ему грозило стать персоной нон-грата. И он с семьей перебрался на Сахалин. На Сахалине он стал работать на заготовке рыбы, японский бизнесмен - на солении рыбы. Во время отпуска он с женой поехал на родину - в Ленинград.

По пути в Ленинград оказался в Хабаровске, и ему сказали: «Да что ты там пропадаешь, на Сахалине - и ты, и Нина с таким знанием языков!» - из Хабаровска шло вещание на иностранных языках. Он говорит: «Ну, хорошо, на обратном пути я остановлюсь в Хабаровске». И уехал. Они побывали у родственников в Ленинграде, и оказались в Москве. Вместо Хабаровска он  остался в Москве. Здесь его, конечно, сразу же взяли на работу. Семья, у которой уже родился первый ребятенок, жила в Москве на «птичьих правах», у них не было ни прописки, ничего. Они снимали километрах в 20-ти от Москвы, по Савёловской, по-моему, дороге, чердак в  сельском доме. Володя часто ночевал в Комитете на Путинках: вещание заканчивалось поздно, когда электрички уже не ходили. Когда появилась возможность переехать в какую-то комнатенку в Москве, то мы помогали им перевозить вещи. И вот я помню детскую кроватку и рядом ведро с замерзшей водой, - вот в таких условиях жила эта семья первые несколько лет здесь.

Памятником Володе, когда жизнь уже начала налаживаться, стал наш кооперативный дом на улице Удальцова. По-моему, сказочный дом, в котором квартиры купили очень многие наши работники. Это началось применение Володиного опыта в жизни. Его детищем была наша столовая в Комитете, которая котировалась на уровне ресторана, но очень дешевая. Он нашел директора столовой, нашел молодых поваров-энтузиастов, которые устраивали дни национальной кухни, поскольку здесь много иностранцев. Продолжая работать переводчиком африканской редакции, он был синхронистом на всех съездах партии, ведущим переводчиком в системе Всемирной организации здравоохранения. Но работать оставался на Иновещании.

Вот уж кто был фонтаном идей и выдумщиком - это, конечно, Бабкен Серапионянц. Он прошел войну, на радио стал главным редактором   испанского вещания. Он, можно сказать, был адептом идеи, что письма слушателей - это наш клад, мы должны делать все передачи вместе со слушателями, и тогда их будут слушать. Это себя оправдало. Там были очень интересные рубрики, например, «У самовара», где все было завязано на письмах слушателей. Кстати сказать, очень интересный факт. Долгое время по понятным причинам мы не получали писем из фашистской Испании. А когда был свергнут режим Франко, то вдруг потоком пошли письма, в которых люди писали о том, как они слушали наши передачи в те закрытые времена. Тогда мы только узнали о том, какая аудитория у нас в Испании.

Подвижником испанского вещания был Ансельмо Септьен - испанец, из испанских детей, блестящий корреспондент. Говоря об испанской редакции, нельзя не вспомнить Эусебио Симорра. Он почти 40 лет проработал в этой редакции. В 1977 году он вернулся в Испанию, но, по словам сына, всегда скучал по «Московскому радио». На его рабочем столе стоял «Золотой микрофон» - высшая награда Союза журналистов СССР, которой он был удостоен за работу на Иновещании.

На Иновещании зародилась такая форма, как радиомосты. Это когда в студии в той стране сидят журналисты, а у нас - наши. Первый радиомост был со Штатами в начале 30-х годов. Потом они стали все больше и больше входить в жизнь. Очень популярны они стали в Германии. Тематика была самая различная. Если были какие-то большие проблемы международного плана, то тогда они, конечно, обсуждались - комментаторы оттуда и комментаторы от нас. Но это редко. В основном, все-таки, познавательные передачи: по науке и технике, по вопросам культуры, запуски (спутников и космических кораблей),  дни космонавтики. Все наиболее крупные события  не проходили мимо. Накануне Нового года были хорошие радиомосты. Причем, это могло быть даже с вкраплением каких-то художественно-исполнительских моментов.

С Францией было очень интересно. Проходили «круглые столы», которые собирали хороших комментаторов. Ведущие были, как правило, наши. Обсуждались, в основном, советско-французские связи. «Круглые столы» шли в прямом эфире.

Наступил такой момент, когда возникло и развилось движение клубов слушателей Московского радио. Это движение возникло в странах Юго-Восточной Азии, где было мало приемников, где были сложности с прослушиванием, и люди собирались и слушали вместе. Это очень распространено было и в Африке, потому что там тоже мало было приемников. Для этих клубов готовились специальные передачи -  и по их заявкам, и с рассказом о том, о чем мы хотели рассказать.

В Юго-Восточной Азии самые крупные клубы - это, конечно, в Индии. На Индию тогда шли на многих местных языках передачи. Два рекордсмена было у нас - Индия и Африка - больше десятка языков и на ту, и на другую страну -  на континент и на страну. В Японии были сильны клубы. Где еще?

Они были в Европе, что самое интересное. С ними поддерживались личные контакты. На базе этих связей устраивались поездки, я знаю точно, в Германию, во Францию, в Бельгию. Такой «десант» для встречи с клубами друзей Московского радио. Устраивались выставки, посвященные Московскому радио. Ездили по стране, по провинции ездили. Шла большая ознакомительная работа.

На Польшу, на Венгрию, на Болгарию, на Чехословакию мы имели фиксированное время в эфире (это по обмену шло), когда на Союзном радио было время для передач этих стран - «Алло, Варшава!» и так далее. Разные там были названия. А мы, соответственно, для них готовили. Это были передачи во внутреннем эфире. Они шли не по волнам: либо это засылалось в пленке, либо это шло по каналам связи. Так что это очень чисто было и уже без помех.

Тогда же появились так называемые отправочные передачи на Африку. Началось это с Сенегала. Это я знаю очень хорошо, потому что была родоначальницей. Была такая рубрика - «Познакомьтесь с Советским Союзом». Она шла не от имени Московского радио. Раз в неделю самолетом часовая пленка отправлялась на радио Дакара. В этой передаче нигде не упоминалось, что это Московское радио. Ее надо было сделать так, чтобы это была «конфетка» с «начинкой», которую нам надо было, но в «обертке», в привычной форме передач  внутреннего радио Сенегала. В Сенегале  радиостанцию построили в свое время французы. Она была самая мощная в Африке и закрывала практически всю Западную Африку. Эти передачи шли и на Мали, и на Конго, и так далее. Потом появилась передача на Сьерра-Леоне, когда каждый день в определенный час мы давали с повтором 15-минутные передачки, на английском уже языке, просто блоки информации. А они перехватывали, записывали и передавали по своему радио, тоже в фиксированное время. Но это уже было от имени Московского радио. «Познакомьтесь с Советским Союзом» мы и в Алжир засылали, потому что они были удобоваримы, если можно так сказать, они не были лобовой пропагандой.

Потом появились связи с маленькими радиостанциями Америки - университетскими, маленьких городов. Передачи для них тоже готовили здесь и посылали в Штаты, и там они проходили во внутреннем эфире.  Тоже были популярны эти передачи. По форме все было завлекательно, а по сути - очень важно и познавательно.

Основным ведущим музыкальных передач на английском языке был Стрельников Вася, потом известный ведущий на всяких модных радиостанциях. Васька совершенно чокнутый был на современных исполнителях. Все таксисты и все автолюбители слушали в машинах ВСА (Всемирная служба на английском языке), потому что там была такая музыка, которую на Союзном радио не услышишь. И действительно, идешь и слышишь из машины ВСА. Так что мы вещали не только на зарубеж.

Какое-то довольно долгое время у нас были специальные волны, была интерпрограмма и на Москву. Она и в посольствах слушалась, она слушалась среди туристов и так далее. Она шла, если я не ошибаюсь, на шести языках: китайский, французский, английский, немецкий, испанский и арабский. Но это было подключение волн - длинных и средних волн вещания на Москву - к основным нашим передачам. Это не готовилось специально, это шла трансляция определенных передач. Ловили, где можно, слушателя.

Джо Адамов - он и диктор был, и корреспондент. Самое главное, он прославился как многолетний ведущий «Почтового ящика» на Америку. У него никогда не было текста. У него были письма, и у него была картотека, по которой он готовился к передачам. Ценность передач Джо Адамова была именно в том, что это всегда была живая речь. Это то, о чем говорил Жозеф: он беседовал со слушателем, он его убеждал, он его не ругал, он не говорил «ты дурак», он ему просто рассказывал. Он никогда не педалировал какие-то темы, а всегда очень объективно, спокойно рассуждал. Достаточно сказать, что, когда он был серьезно болен, слушатели собрали средства, и он ездил лечиться в Америку.

Был у нас Сашенков на немецком языке - фанат совершеннейший «Клуба радиопутешествий». Он и сам мотался очень много по стране: он был и на Северном полюсе, и где только он не был. По-моему, если я не ошибаюсь, почетным председателем этого клуба был Папанин. Сашенков на своем энтузиазме выпускал очень красивые карточки членов клуба, значки, вел огромную переписку, отвечал на всякие вопросы.

Я не могу сказать, кто с самого начала руководил Иновещанием, потому что я пришла только в 1960 году. Тогда была немножко другая структура. Тогда, как и везде в стране, была система главков. В Гостелерадио было два Чернышевых: один курировал Союзное радио, а другой курировал Иновещание. Наш Чернышов погиб. Он уехал послом в Латинскую Америку и погиб. Пришел Мамедов. Мамедов работал на Нюрнбергском процессе, в 1950-м году пришел на радио исполняющим обязанности заведующего американской редакцией и к 1962-му году дошел до заместителя председателя.

Был председатель Гостелерадио (я  вам более позднюю говорю структуру) и было три заместителя по видам вещания: телевидение, Союзное радио, Иновещание. Еще был заместитель по хозяйственным вопросам - Максаков, который, собственно, и доводил до конца строительство дома на Пятницкой. По технике был у нас очень приятный заместитель председателя Юшкявичус, который приехал из Прибалтики, блестящий специалист. Он потом был переведен на работу в ЮНЕСКО. Нашим заместителем председателя был Мамедов.

Этот человек знал на Иновещании все. Он знал всех людей. К нему мог беспрепятственно прийти выпускающий, секретарь машинистка - кто угодно - со своими проблемами. Это был необыкновенно творческий человек, который во время летучки просто выплескивал из себя идеи, направления, приемы. Было две летучки. Утренняя давала основополагающие установки на день - направления вещания. Конечно, это все было согласовано с МИДом, он связывался с соответствующими отделами, там тоже курировали определенные страны и направления. Кроме того, для него не было зазорным вызвать комментатора, который специализировался по какой-то стране, и с ним обговорить тему, узнать его мнение. Вторая часть - это уже был доклад Дирекции программ, сводка замечаний, общая характеристика вещательного дня, ну, и выделение наиболее интересных передач. Слабые передачи Мамедов смотрел сам и разговаривал либо с главным, либо с автором, в зависимости от того, кто это писал: если это писал комментатор, то он вызывал комментатора, иногда он вызывал заведующего отделом.

У нас был такой заведующий отделом, как Рустем Галиуллин. Он и  сейчас работает, но сейчас он работает в «Русской службе», а тогда он занимался проблемами Юго-Восточной Азии. Это человек, который знал индийские языки, в Индии он был такой специалист, что дальше ехать некуда. Кроме того, что он работал в Индии, он был нашим корреспондентом в Пакистане. Он доходил до самых глубин проблем, «въедался» в темы. Он не поверхностно смотрел, просто по ТАССу.  Он использовал и фольклор, и литературу -  он знал очень глубоко этот регион.

Очень сложной фигурой был Сергей Георгиевич Лапин. Он был председателем. Он потом Мамедова сделал своим первым замом, переведя на телевидение (1970-й), когда телевидение расширилось. Что Мамедов, что Лапин - это, прежде всего, были личности. Это не были просто хорошие работники, это были личности -  знающие, с большой культурой и, самое главное, с заботой о деле. Можно говорить о том, что были какие-то ошибки, были перегибы - это естественно. Но все-таки это всегда шло «через голову».  Это не было с кондачка, это всегда было «через голову».

С Лапиным я встречалась и по роду производственной деятельности, и по роду общественных всяких дел. Я могу сказать, что на него было много жалоб, и не все люди к нему хорошо относились, и он не ко всем ровно относился. Но у него тоже были свои принципы, свои аргументы. Он мог  бы просто выгнать пьющего сотрудника, и все. Но это были ценные кадры, и Лапин возился с этими людьми, доверял им ответственную работу, потому что он знал, что они не подведут.

Ну, и конечно, Лапин был человек необыкновенной эрудиции. Тоже, кстати сказать, большой друг Нины Ильиничны Крымовой, у них был общий круг актерско-литературных друзей. Это была высокая планка, за которой невольно тянулись все. Понимаете, там нельзя было ошибку допустить. Ой, как это было плохо!

После Мамедова пришел Евстафьев. Он тоже начинал с выпускающего на Иновещании. Но потом он был направлен на работу в Штаты и работал  в посольстве. В посольстве во время одного из визитов, когда надо было найти замену Мамедову, его вычислил Лапин и пригласил на работу сюда. С Евстафьевым связано появление Всемирной службы на английском языке. Это его детище, это его инициатива.

Мы разговаривали с его женой - у него очень приятная жена, скульптор. И Евстафьев, и Мамедов были высокие, монолитные фигуры, очень импозантные. А жена Евстафьева была маленькая-маленькая женщина, совсем «карманная». Очень трогательные у них были, очень теплые отношения. И вот она говорила, что приемники у Евстафьева были везде. Он вообще любил это дело, у него и сын увлекался радиоделом. В машине приемник всегда был настроен на волну ВСА. В кабинете летучка идет, и мурлыкает ВСА.

Вы знаете эту историю о Данчеве, когда он позволял себе во время афганской войны высказывать свое мнение на происходящие события. Так вот он, зная евстафьевскую манеру слушать везде и всюду ВСА, свою информацию давал в ночное время, во время своего ночного дежурства, чтобы Евстафьев его не прихватил. Поэтому мы узнали об этом из зарубежных источников. Контроля в ночное время уже не было, шел в основном повтор, кроме новостей, которые читались прямо в эфир.

Иновещанию очень везло на хороших людей. Вот Владимир Анатольевич Андреев, он юрист, пришел к нам в ту редакцию, которая занималась радиоперехватами. Они  слушали зарубежные радиостанции и давали сводку информации о том, как Запад комментирует те или иные международные события или события, связанные с жизнью в стране - то, что сейчас делает Эфир-Дайджест. Потом он пришел в «информацию». Он был замом у Плевако. Потом он возглавил Дирекцию программ и совмещал две должности - был зампредом и директором программ. Это человек, к которому люди шли со всеми своими проблемами, болями.

И Мамедов, и Евстафьев, и Лапин, и Андреев - это все были, я не хочу сказать душевные, но очень отзывчивые люди. Они не были добренькими. Они были добрыми, требовательными, справедливыми. Это было связано и с кадровыми делами, и с творческими делами, и с отношениями, допустим, руководства с простыми сотрудниками, с редакторским составом. Андреев мог вызвать заведующего отделом и сказать: перестань вести себя таким образом, работай с людьми, понимай людей. Это была очень цельная натура. О нем память до сих пор живет на радио. Но он умер, ушел из жизни рано.

В архивах сохранились документы, свидетельствующие о том, что на Иновещании всегда была проблема и с рабочими площадями, и с оплатой труда. Собственно, это и до сегодняшнего дня. Я вам говорила о Максакове, который хозяйственными вопросами занимался. Еще при нем, наверное, году в 1968-м, на коллегии, на которой почему-то я присутствовала, разбирался вопрос о катастрофическом состоянии этого дома. Уже тогда. Прошло 40 лет. Технический корпус - тот уже немножко по-другому строился. А здесь-то ведь не было рассчитано на такое количество коммуникаций, которые прокладывались. Мы смеялись, что у нас всегда решалась половая проблема: для того, чтобы проложить кабель, всегда полы вскрывались, в очередной раз накладывалась паркетная доска. Мы говорили: скоро у нас потолок с полом срастутся.

В те старые времена, когда Иновещание только зарождалось, в документах имелась докладная, что во Дворце Труда редакции работали лишь в двух комнатах, и никого это не волновало. Там сидели дикторы, переводчики. Иновещание занимало две комнаты, а рядом были три, занятые профсоюзными активистами. «Но ВЦСПС до сих пор слышать не хочет о расширении помещения редакций», - говорится  в докладной. Это 1937 год.

В двух комнатах работало 35 человек, 14 пишущих машинок. Оклады были: старший редактор получал не более 500 рублей. Это было очень мало по тем временам. Человек, который знал 2-3 языка, получал 350, 300 рублей. Если мы возьмем сегодняшние оклады наших переводчиков, положение будет примерно то же.

Или вот такая зарисовка, тоже из 30-х годов: комната 25 квадратных метров и в ней работают 12 человек - машбюро, чешская редакция, испанская секция и французская секция. 39 квадратных метров - немецкая секция, венгерская, португальская. В другой комнате - 40 метров - английская голландская и шведская редакции, Главлит и экспедиция. 25 метров - сидит вся администрация, дальше идут курьеры, уборщицы, шоферы - все вместе.

Владимир Цветов - уникальный корреспондент, очень способный, очень талантливый, очень умный, но и на него опыт работы на Иновещании наложил отпечаток. Когда он давал свои репортажи из Японии, почему они очень хорошо слушались в Москве, в России? Потому что он, пользуясь методом Иновещания, рассказывал о Японии так, как хотелось бы получить информацию тем, кто живет в России. Например, как перерабатывается дерево в Японии - там не остается ни капельки после переработки. То есть он, зная российскую действительность, там находил вещи, интересные для России. Так же и Таратута делал, именно с учетом менталитета российского слушателя, советского слушателя.

Очень творческий человек был Вениамин Иванович Попов. Прошедший войну, моряк. Кстати сказать, человек без высшего образования. Он писал стихи для себя, страшно любил поэзию, у меня даже есть два сборничка восточной поэзии, какие он мне подарил. Начинал он в японском отделе.

А в это время в японском отделе работала Йосико Окада - это актриса, известная японская актриса. Она и ее муж - режиссер, они были страстные поклонники Станиславского. И они решили в 30-е годы - подходящее время - приехать в Москву, чтобы вплотную познакомиться с системой Станиславского. И тут они попали как раз на весь этот период, когда были гонения на театральных деятелей. Ну, кто? Ну, японский шпион, конечно. Если я не ошибаюсь, его расстреляли, а ее сослали в Сибирь, и она чуть ли не 10 лет пробыла в Сибири. Потом ее реабилитировали и разрешили работать в органах пропаганды. Вот так она оказалась на радио. Кроме того, что она была диктор и переводчик, с ней связаны изумительные литературно-музыкальные передачи, передачи, которые вошли в историю не только Иновещания, но и японского радио. Она принимала участие и в подготовке этих передач, и в чтении.

И вот, они с Вениамином Ивановичем Поповым решили провести детский конкурс на лучшее сочинение по широкой тематике. Пошел вал детских сочинений из Японии. По этим письмам были сделаны передачи, потом они были собраны и опубликованы. Если я не ошибаюсь, примерно в то же время Вениамин Иванович придумал и организовал какую-то акцию среди слушателей с белыми журавликами в память о погибших во время Хиросимы и Нагасаки. Я разговаривала с Липманом Зеликовичем Левиным - это многолетний заведующий отделом, и он вспомнил, что у микрофона выступала девушка с хриплым голосом, которая перенесла  атомную бомбардировку, и ей оперировали горло в Москве. Она была чтицей, ведущей в этих передачах о белых журавликах. Это традиционное искусство Японии - бумажные журавлики. Это символ душ погибших.

Кстати сказать, во время войны в японском отделе работал переводчиком, он коммунист-подпольщик был, и отец Ирины Хакамады.

Представляете себе, фестиваль (Всемирный фестиваль молодежи и студентов, проходил в Москве в 1985 году). В эту дурную голову входит идея: давайте, создадим часовую передачу на трех языках для участников фестиваля, которая бы звучала в гостинице. Название придумал Сережа Бунтман, который сейчас работает на «Эхо Москвы». «Фестископ» называлась. Делали передачу молодые ребята - по два человека на каждом языке. Там были Сережа Бунтман, Сережа Мешков, сын В. Мешкова, блестящего диктора на французском языке, испанцы (Мигель Бас),  Стас Вербов, с английским языком В. Стрельников.

Была у нас Мила Ильина, она была одновременно и режиссером, и оператором. И была Таня Аграненок, которая знала испанский и французский, и она была просто моей помощницей. Мы утром собирались, оговаривали темы, и ребята разъезжались по Москве. В 16 часов они все собирались, монтировали пленки, и мы записывали часовой рулон (по 20 минут на каждом языке). Без всяких виз, без всякого контроля, только по оговоренным темам. Так, чтобы сюжеты не повторялись, чтобы передача была и разнообразной, и на трех языках. Эта часовая передача в 11 часов отвозилась в Измайлово, и за ужином она крутилась по местной сети: и в номерах, и в ресторане, а утром повторялась. И вот так все десять дней.

Был у нас зампредом Плевако Александр Сергеевич. Тоже человек, который на Иновещании с детства. Он работал в Югославской редакции. Начинал тоже с выпуска, потом он был главным редактором Главной редакции информации, потом стал зампредом. Был корреспондентом в Югославии. Он был корреспондентом в Югославии перед погибшими там ребятами. Трагически погибли в Югославии оператор и наш корреспондент Виктор Ногин.

Плевако занимался, в основном, информацией. При нем, кстати сказать, появилось «Ностальжи», и при нем появился Интерфакс. Он очень деятельный человек. Сейчас он, например, восстанавливает правду о своем прадеде художнике Верещагине. Без дела он не может.

Виктор Ногин окончил Белградский университет. Они двое тогда приехали - Рогов и Ногин - с прекрасным языком, с прекрасным знанием всех событий в стране. Поэтому, когда начались боевые действия между сербами и хорватами в 90-е годы, Ногин, как и многие с Иновещания, был направлен туда как корреспондент Гостелерадио. Вместе с ним работал оператор Геннадий Куренной - это телевизионщик. Они не прятали голову, основное было - это давать репортажи из горячих точек. Однажды на этом деле они и пострадали. Что с ними стало, я не могу вам сказать. Единственное, что я знаю, - нашли машину, а их не нашли. Машина была полусгоревшая. Их, вероятно, просто убили, расстреляли.

О Листьеве я ничего особенного не могу сказать, потому что он немного работал у нас, и он работал, в основном, в «молодежке», в Централизованной редакции. А вот ребята, которые с ним ушли на телевидение, - и  О. Вакуловский, и Д. Киселев, и А. Любимов - это ребята, которые ушли из  вещательных отделов, из Скандинавии, в частности. Вот это, конечно, «банда» была сильная. Они все были по тем временам очень свободомыслящими. Дмитрий Киселев знает, по-моему, два или три скандинавских языка, английский он точно знает, французский - так, «комси комса». Но он же был медбратом, он же при том, что он из очень обеспеченной по тем временам семьи, генеральской семьи, он прошел ого-го какую школу. Был смешной случай, ну, для меня это был трагический случай, когда у меня проломило крышу дачи, а у Киселевых дача недалеко, мы случайно узнали об этом. Так вот, они с отцом пришли, а мы с мамой были вдвоем, и проломленная крыша. И вот они с отцом пришли и восстановили нам кусок этой крыши. Понимаете, у них руки растут оттуда, откуда нужно. Это люди труда. И, конечно, голова очень хорошо соображает.

Все эти ребята - очень цельные натуры. Это не балаболки. Я почему говорю о них, просто я курировала Скандинавский отдел, и я знала, что, если Киселев брался за какую-то тему, он в нее «вгрызался», прежде чем выступить с материалом. Уже будучи на телевидении, он шел на интервью, и я  чувствовала, как он идет к этому человеку, сколько он об этом человеке знает, прежде чем задавать ему вопросы. Это же свойственно было и О. Вакуловскому, так рано ушедшему из жизни, и А. Любимову.

В недрах Иновещания появились такие подразделения, как Интерфакс и радио «Ностальжи». Можно начать с Интерфакса, которому исполнилось 20 лет. Собралась группа инициативных ребят, которых поддержал Александр Сергеевич Плевако. Они создали свое мини информационное агентство - одна комната и несколько редакторов. Технические средства были минимальными. Но ребята, которые сплотились вокруг этого дела, были очень активные и очень, я бы сказала, способные. Из главной редакции вещания на соцстраны ушел туда Терехов, который потом стал известным корреспондентом  президентского пула. Потом  очень хорошая была журналистка Нина Коваленко, она тоже туда ушла. Поначалу это даже было совместительство. Возглавил все это дело М. Комиссар. А потом они разрослись. Им стало тесно. Им нужны были новые технические возможности, которые мы не могли дать. Иновещание уже не могло им дать той материальной базы, которая им была нужна, и поэтому они отделились.

Второе подразделение - это было заключено соглашение между СССР и Францией о создании совместной радиостанции. Смысл был такой: шли часовые отрезки, в которых, если я не ошибаюсь, два раза - в начале часа и в середине часа - шли десятиминутные новости на русском и французском языке, а остальное - музыка.  Причем, музыка это была именно спокойная. Это было не современное, не джазуха какая-то. Это было именно  «Ностальжи», добротная музыка - эстрадная, классическая, какая хотите. Она просуществовала довольно долго, эта радиостанция. Туда ушел и Сережа Мешков, сын старейшего диктора французского отдела Володи Мешкова. (Володя Мешков был потрясающим диктором, он после войны пришел. Он начинал как балетный танцор, но потом пошел на фронт, под Ленинградом потерял ногу, и стал французским диктором. Божественным голосом читал, выразительно необыкновенно).

Работали у нас два потомка Пушкина - Кологривов и Клименко. Кологривов по зову крови, наверное, работал в африканской редакции, а Клименко работал в азиатской редакции. Кологривов проработал какое-то время и довольно рано ушел. А Клименко работал долго. Потом, во время очередной какой-то реорганизации на Иновещании, Клименко подвинули куда-то - понизили. В это же время повысили и сделали главным редактором на США и Англию Злобина. А Злобин - потомок Бенкендорфа. Клименко тогда говорил: ну, Пушкина всегда задвигали, а Бенкендорф всегда праздновал победу. Так что и в нашем коллективе эта историческая традиция была поддержана.

Все корреспонденты, которые работали в «горячих точках» - это наши ребята. В Египте наши ребята были. А Леня Рассадин, который уехал в спокойную страну Ливан с мечтой написать книгу, а оказался в окопах? А, допустим, Вьетнам? У нас был Коля Солнцев заведующим отделом на Вьетнам, он ездил туда очень часто в командировки, правда, не как корреспондент. Был он огромный, ну, очень большой мужчина - и полный, и высокий. Вернулся он как-то из Вьетнама, и было какое-то собрание у нас. Выступая, он упоминал, как он там был, какие-то подробности. Он действительно был на передовой. После него выступал Лапин и, значит, говорит: «Для меня до сих пор загадка, как Солнцев умещался во вьетнамских окопах!.

В Конго у нас не было корреспондента, когда там была заваруха. Я не знаю, на Даманском был корреспондент, или нет, но думаю, что был кто-нибудь. Потому что журналисты наверняка там наши работали. В Европе вот были (в Чехословакии, в Югославии). В Алжире были. В Алжире был Попов Вениамин Иванович, когда там была смена Бен Беллы (1965 год). Но, может быть, я уже запамятовала. Потом был Златорунский, это я точно знаю. Они были на Алжир, Тунис и Марокко - на три страны корреспонденты. Где у нас еще горячие точки были? В Суэце я не знаю, кто был, потому что я тогда еще не работала (Суэцкий кризис 1956 года). Я знаю, что у нас был переводчиком  Стас Пшенников, который во время суэцких событий был тяжело ранен.

В Южной Африке Гелий Шахов был корреспондентом. Они с корреспондентом-тассовцем на свой страх и риск перешли в соседнюю страну - мостик там надо было перейти. Их тут же схватили, конечно. Так что же? У нас целая кампания была организована - «Прочь от Шахова!» И их освободили.

Через Главную редакцию пропаганды взяли на работу Сашу Каверзнева, наши ребята отдыхали и где-то его нашли, он работал в многотиражке, кажется. Прекрасный журналист, он проработал очень недолго у нас, его сразу же послали корреспондентом. Он был корреспондентом в соцстранах, а потом оказался в Афганистане, там  подхватил какую-то заразу и погиб.

Совершенно неожиданно, идучи с работы, я недавно у Комитета встретила элегантную, естественно, не очень молодую даму - Дагмару Ботвинову. Это диктор и переводчик на Иран. В 1952-м году, когда она была уже на последнем курсе Института востоковедения, ее пригласили работать переводчиком с иранской делегацией на Московском международном экономическом совещании. И так получилось, что к делегации пришел на интервью заведующий отделом вещания на Иран Московского радио. Он оказался свидетелем того, как она переводила с языка на язык, двойной перевод делала. Недолго думая, он пригласил ее на радио. А у Дагмары уже были планы идти в аспирантуру. Но она очень живой, общительный человек, открытая такая. В общем, она потянулась к живой работе и пошла на радио. И сразу же включилась в работу. Как она сама говорит, радио стало для нее вторым домом. Сколько я ее помню, столько она здесь работает. Диктором ее сделали работавший в редакции Энвер Мерзоев и переводчик Садыги. Это были  два педагога, которые ее шлифовали.

Как и многих специалистов с Иновещания, Дагмару часто привлекали к работе с иностранными делегациями, но она никогда не была в Иране.  Приехал шах Реза Пехлеви с шахиней, и она вошла в группу переводчиков,  став, короче говоря, личной переводчицей шахини. Когда шахиня узнала о том, что Дагмара никогда не была в стране - такой специалист, так знает язык и страну, - то через некоторое время, когда закончился визит, пришло персональное приглашение Дагмаре от шахини посетить Иран. Она, естественно, поехала туда. После этого она часто выезжала с нашими делегациями. Она до сих пор работает в той же самой редакции.

В арабском отделе работал Саша Тимошкин - наш русский парень, который окончил, по-моему, Институт восточных языков. Но он так знал арабский, что арабы просто поражались. Вот как Катя Олевская была героиней среди чилийских слушателей, так Тимошкин был героем для арабской аудитории, потому что у него был такой литературный арабский язык, что они сами удивлялись. Переводчики некоторые с ними советовались, как лучше перевести - такого уровня были знания арабского языка. Он и комментатор был, между прочим, писал хорошо. Веселый был парень, озорной, компанейский, анекдоты хорошо травил. Понимаете, как очень многие на Иновещании, так же и Саша Тимошкин -  он ходил, он был здесь, но никто не считал его гением. Здесь не было гениев. Так же как и Дагмара, так же как светлой памяти Белицкий - это поистине те люди, о которых можно сказать: «не все золото, что блестит». Они никогда не выпячивались. Вспомнят о них, значит, отметят грамотой или чем-то еще.

Леонора Янковская была из семьи русских эмигрантов, родилась в Нью-Йорке, потом они вернулись. 67 лет она проработала на радио в англо-американской редакции. Она переводила тексты любой сложности. Для нее не существовало никаких преград. Было два переводчика - один на французском языке (Бобринский), он недолго проработал, и она, которые владели совершенством перевода. Они не переводили дословно, и это была головная боль всех наших языковых контролеров. Они брали текст и, допустим, из трех страниц делали полторы. Было все: передавали все содержание, все детали, все, - но это был настоящий подлинный текст на языке. Конечно, ей надо низко поклониться в ноги (она умерла, к сожалению), она воспитала очень многих переводчиков. К ней просто подсаживали  молодых, которые приходили, и до сих пор работают ее ученики.

У нас была уникальная справочная. Любой журналист получал любую справку: от телефона президента до того, сколько на луне камушков упало. Если что-то надо было комментатору, в течение 15 минут информация получалась. (Справочную уничтожили, между нами говоря, - весь многолетний труд большого коллектива). Во главе этой службы стояла Терещенко. От нее сотрудники стонали, потому что она была такой организатор, у которого не забалуешь. Если прокол какой-то, то стружка снималась здорово. Это была хозяйка на кухне такая - что ой-ой-ой. А какие были у них подшивки газет! Газеты были вплоть до начала революции. В справочном отделе работало человек сорок. Это был мозговой центр. С. Чертков (зам.главного редактора Главной редакции пропаганды) отдавал заместителю Терещенко по союзной справочной материал, и та в течение 10-15 минут его проверяла.

Работа на Иновещании очень интересна. Я много встречала потом наших сотрудников, которые вынуждены были уходить куда-то. Да, уходили,  особенно когда начались новые веяния, появились новые фирмы. Уходили на хорошие заработки. Но с кем бы я ни встречалась, всегда дело кончалось тем, что я слышала: «Но такого коллектива и такой обстановки, как на Иновещании, нет, конечно, нигде. Я так жалею!»

Иновещание, с моей точки зрения, - это как сцена для актера. Притягивает. Потому что здесь было творчество, здесь была ответственность. Понимаете, ведь внутреннее достояние человека, что он делает важное дело - это тоже очень важно. Что он не просто какой-то винтик, а он делает дело - и это его достоинство. Он знает, что он может сделать хорошую работу, и за это получит и похвалу, и признание коллектива.

Еще одно качество. На Иновещании всегда была взаимовыручка. Весь технологический процесс таков, что здесь нехорошие люди, недобропорядочные люди не удерживались. Их сама атмосфера «выдавливала». Они знали, что пойдешь на подлость - и получишь такое презрение коллектива, что тебе будет просто нельзя здесь работать».

Записала Нина Кайшаури
Голос России